Людмила Камедина - Текст в диалоге с читателем: опыт прочтения русской литературы в начале третьего тысячелетия

Пространство и время в поэме Гоголя. «Но высшая сила меня подняла, – пишет Гоголь в 1843 году, – проступков нет неисправимых, и те же пустынные пространства, нанесшие тоску мне на душу, меня восторгнули великим простором своего пространства, широким поприщем для дел. От души было произнесено это обращение к России: «В тебе ли не быть богатырю, когда есть место, где развернуться ему»? (32, VI, 76). Гоголевский богатырский дух витает над эпическим пространством поэмы. Россия для Гоголя – синоним необъятного, беспредельного. «Но беспредельное, – пишет Е. Трубецкой, – не содержание, а форма национального существования. Чтобы найти Россию, надо преодолеть пространство… В поэзии Гоголя мы находим человека в борьбе с пространством. В этом – основная ее стихия, глубоко национальный ее источник» (35, 324). Русский человек не любит чувствовать себя прикрепленным к единому месту, отсюда такая необыкновенная подвижность, «охота к перемене мест». «Чем меньше удовлетворяет его окружающая действительность, тем сильнее в нем влечение к беспредельному, тем больше манит его дальняя дорога», – заключает Е. Трубецкой (35, 324).

Странничество – русское явление, оно связано с исканием лучшей отчизны. Гоголь искал Бога и Россию. В письмах он не раз писал о том, что его поиск России должен быть связан с отъездом, только через странствования он обретает Россию. Движение есть то, что объединяет Русь в одно целее, поэтому дорогой Гоголь пытается соединить распавшееся, хаос обратить в космос. Бричка Чичикова, завершив круг русских странствий, преображается высшей силой в могучую птицу-тройку, которая вылетает на просторы Вселенной.

Дорога – это поиск. Блуждает душа человеческая в поисках истинного пути и никак найти его не может. А ложных путей много: путь праздности, пустой мечтательности, «собирания сокровищ» на земле, путь буйного разгула и вселенского вранья, культа тела – обжорства непомерного (сколько съедено за несколько дней!). Дорога эта негладкая, поэтому и застревает все время бричка Чичикова, и спорят мужики возле трактира, доедет она до Москвы или не доедет; и ночь застает в пути с грозой и ливнем. Дорога размыта, ухабиста, часто вовсе исчезает, и вынужден человек спрашивать о ней. Скорее, бездорожье, а не дорога. Едет человек и все время сбивается с пути истинного.

Чичиков, путешествуя от помещика к помещику, все время попадает не туда, куда едет. В губернском городе пригласили Чичикова к себе два помещика: Манилов и Собакевич. Первым по дороге оказался Манилов. Но и к Собакевичу Чичиков попадает не сразу. Ночью он заблудился, сбился с дороги и «случайно» заночевал у Коробочки. В тексте очень много случайностей, несоответствий, разорваны логические связи. После Коробочки Чичиков снова не сумел сразу попасть к Собакевичу, потому что на пути ему попался Ноздрев, уйти от которого непросто. От ноздревского вранья и брани Чичиков сбежал в окно и с испугу сразу же приехал к Собакевичу, попав, разумеется, на обед. Плюшкин тоже случайно встретился на дороге и привлек великого приобретателя своим внешним видом.

Чичиков проделал круг: он выехал из губернского города и вернулся в губернский город. Это дорога внутри круга и по кругу.

Время в тексте поэмы также подчинено внутренней структуре произведения. Исследователи давно заметили явные противоречия во временной организации «Мертвых душ» (36). В поэме нет линейного времени. Каждый персонаж приспосабливает время к себе, к своему характеру и среде обитания. Так, например, Манилов пребывает в цветущем мае, у него в имении цветет сирень. Его душа хорошо себя чувствует в это время. Мужики же его сидят на лавках перед воротами в своих овчинных тулупах (34, 23). Никто ничего не делает. У Манилова Чичиков пробыл недолго, но, уехав, попал в грозу, потерял дорогу и заночевал у Коробочки. У Коробочки на дворе август: урожай созрел, фруктовые деревья закрыты сетками, чтобы воробьи не клевали. Да и Чичикову она предлагает то, что сама «насобирала»: мед, пеньку. У Плюшкина – лето, хмель цветет, жара. В губернском городе, куда возвратился Чичиков через два дня, – зима. Помещики надели зимние картузы и медвежьи шубы.

Таким образом, книга Гоголя с условной пространственно-временной организацией. Следует заметить и тот факт, что Чичиков движется по временному кругу: от «молодого» Манилова к «старому» Плюшкину.

Символический уровень поэмы Гоголя тоже достаточно исследован. Можно обратиться к книгам Ю. Манна, М. Бахтина, Ю. Лотмана и других исследователей. Каждый персонаж – символ, каждый воплощает определенный порок, да еще и не один. У Коробочки, например, несколько: скопидомство, страсть к накопительству (неясно, правда, для кого – ни родственников, ни знакомых), дубинноголовость, непонятливость.

На уровне символов и имена помещиков. Не поймешь, то ли на самом деле фамилии, то ли прозвища – Коробочка, Собакевич и тут же Антон Иванович кувшинное рыло. Вещный мир соответствует возникшим образам. Человек отождествляется с вещью. На огороде Коробочки было «водружено» несколько чучел, на одном из них был чепец самой хозяйки (34, 47); на стенах дома Собакевича висели картины, изображающие греческих полководцев с такими толстыми ляжками и неслыханными усами, что дрожь проходила по телу , потом следовала героиня реческая Бобелина, которой одна нога казалась больше всего туловища тех щеголей, которые наполняют нынешние гостиные (34, 89).

Символом разобщения нации является не только обособленность помещиков (Коробочка не знает ни Манилова, ни Собакевича, хотя и живет рядом с ними), но и разобщенность между помещиками и мужиками (следствие петровских реформ, так считал Гоголь). Вспомним мужиков Манилова, сидящих на лавках у заборов, «русских мужиков», наблюдавших приезд Чичикова у дверей кабака; дядю Митяя и дядю Миняя… Последние, по мнению В. Марковича, «в своем символическом подтексте являют образ нации, связанной совместной жизнью тех, кто ее составляет. Эта ощутимая связь оказывается в своих границах скорее механической, чем духовной.» (24, 32). В. Маркович пишет о наличии в «Мертвых душах» символического «второго сюжета», который развивался в подтексте, параллельно сюжету эмпирическому. Символическим лейтмотивом поэмы являются: дорога – тройка – душа. Дорога перерастает в путь человечества, бричка Чичикова в «птицу-тройку» (символ национальной истории), индивидуальная душа выступает как национальная, вплоть до самых широких обобщений.

Вполне логично было бы перейти к другому уровню – ассоциативному , где ведущее место займет уже указанная проблема перерастания индивидуального в национальное и общечеловеческое.