Нина Корчагина - Михаил Лермонтов: тайны судьбы и творчества

Глебов пробовал меня уговаривать, но я решительно объявил ему, что он из слов самого Лермонтова увидит, что, в сущности, не я вызываю, но меня вызывают и что потому мне невозможно сделать первому шаг к примирению».

Также и отвечая на 8 вопрос: «Кто из вас прежде сделал вызов на дуэль», – Мартынов подробно пишет, как он реагировал на уговоры секундантов: «Теперь уже поздно, когда он сам надоумил меня в том, что мне нужно было сделать. В особенности я сильно опирался на совет, который он дал мне накануне и доказывал им, что этот совет был не что иное, как вызов. После еще нескольких попыток с их стороны, они убедились, что уговорить меня взять назад вызов есть дело невозможное».

На следствии и Глебов, и Васильчиков повторяют рассказ Мартынова почти дословно, не скрывая, что говорят с его слов. Но следствие на это, на отсутствие улик(!) не обращает никакого внимания. Далее Глебов дополняет свой ответ: «О старой же вражде между ними нам, секундантам, не было известно. Мартынов и Лермонтов нам об этом не говорили».

Также и Васильчиков, отвечая на 6 вопрос, пишет: «О причине дуэли знаю только, что в воскресенье 13 числа поручик Лермонтов обидел майора Мартынова насмешливыми словами; при ком это было и кто слышал сию ссору, не знаю (!! – Н. К.). Также не известно мне, чтобы между ними была какая-либо давнишняя ссора или вражда». Князь и здесь ухитрился сам себе противоречить: отвечая на вопрос восьмой, князь солгал, сказав, что в самый день ссоры был свидетелем, когда майор Мартынов, выйдя из дома Верзилиной, «при мне подошел к поручику Лермонтову»… В конце жизни признался, что солгал, выгораживая Мартынова.

Снова показания не совпадают: и Мартынов объяснял суду, что, когда он остановил Лермонтова, взяв его за руку, все остальные ушли вперед. И Глебов и Васильчиков через десять дней, 27 июля, подтвердили это, отвечая на вопрос следователей: «Точно ли они находились 13 июля в доме Верзилиной, справедливо ли то, что Лермонтов вывел Мартынова из терпения (дословно повторяя показания убийцы). При выходе из дому действительно ли вы и Глебов пошли вперед, а Мартынов, удержав Лермонтова, остался позади?»

Князь Васильчиков: «Действительно находился у генеральши Верзилиной; я не был свидетелем насмешек, обидевших майора Мартынова, а узнал об этом уже позже. При выходе из дома я с корнетом Глебовым пошел вперед. Майор Мартынов остановил поручика Лермонтова, и они остались позади. Кроме нас четверых в то время никого не было в доме генеральши Верзилиной».

Глебов: «О произошедшей ссоре я узнал после, возвратившись домой. Мартынов и Лермонтов остались позади по выходе из дому, я же и Васильчиков шли впереди».

Подверглись допросу и слуги дуэлянтов. Все пятеро – двое людей Лермонтова и трое Мартынова – под присягой заявили: «Ссор же между Мартыновым и Лермонтовым до того и даже в тот день никаких не происходило, а жили оне дружески».

Так что же получается? Никто из участников дуэли не слышал, как Лермонтов обидел Мартынова, но все повторяют якобы прозвучавшие слова. Самого объяснения Мартынова с Лермонтовым по поводу ссоры во дворе дома Верзилиных, которая, якобы и послужила поводом для вызова, никто не слышал. Рассказал о нем Мартынов, понимавший, что от этих слов зависит его дальнейшая судьба. А мы не знаем, что на самом деле сказал Мартынов и что ответил ему поэт. Так почему мы должны верить убийце поэта, не стеснявшемуся в выборе средств для выгораживания собственной персоны? Почему следствие и военный суд в вину поэту вменяют показания его убийцы?

Сердце обливается кровью, когда читаешь документы и следствия, и окружного суда и военного, в которых подробно, слово в слово старательно пересказываются слова убийцы поэта. Кроме Мартынова, никто не свидетельствует против Лермонтова. А слова секундантов, дословно повторяющих версию Мартынова, ничего не стоят.

Теперь мы знаем, что главная мысль о несносном характере Лермонтова, на которой и строилось объяснение дуэли, была подсказана Мартынову секундантами, которые, вопреки правилам, в ходе следствия переписывались с убийцей Лермонтова. Мартынов умолял секундантов, чтоб его выгораживали, секунданты просили Мартынова, чтоб он свидетельствовал, что они всеми силами пытались помирить поссорившихся, а секундантам посоветовал такую тактику защиты полковник А. С. Траскин. У каждого была своя корысть. У секундантов, чтоб уйти от ответственности, потому что они за гибель человека на дуэли подлежали такому же наказанию, как и стрелявшиеся, и за лживые показания, то есть подлог, тоже подлежали суду. У Траскина, чтоб поменьше было шума, чтоб угодить начальству. И угодил же! После пятигорской трагедии, руководить расследованием которой было поручено полковнику, он стал генералом. А мертвые сраму не имут. Но получилось, что имут.

В предисловии к книге «Летопись жизни и творчества М. Ю. Лермонтова» ее составитель В. А. Захаров пишет: «К числу виновных относили, например, начальника штаба А. С.Траскина, подполковника жандармерии А. Кушинникова, коменданта Пятигорска В. Ильяшенкова, вдову генерала Е. И. Мерлини, секундантов»…

В 5 томе Академического издания Полного собрания сочинений М. Ю. Лермонтова за 1913 год упоминается об интригах кружка мерлинистов, т. е. «общества, собиравшегося у жены генерала Е. И. Мерлини, избравшего своим орудием Мартынова, а рукой направлявшей орудие, – „князя Ксандра“, т. е. А. И. Васильчикова. Члены кружка хотели проучить „ядовитую гадину“ и добивались, чтобы прах поэта, как самоубийцы, брошен был в овраг за рекой Подкумком».

Ведущую роль в гибели поэта отводила Траскину и Т. А. Иванова, считая его «главным вдохновителем дуэли, исполнителем злой воли Петербурга: „Совершенно очевидно, что Траскин был действующим лицом разыгравшейся в Пятигорске трагедии: ходом интриги он руководил так же, как потом – ходом следствия. Это ясно из записки секундантов Мартынову, где упоминается имя Траскина, как имя человека, подсказавшего подсудимым, что они должны говорить на следствии“.

О том, с какими нарушениями велось следствие, разговор впереди. Сейчас вспомним о темпах, которыми вершилось „правосудие“. Следственная комиссия, созданная пятигорскими властями на следующий день после дуэли, через две недели завершила работу и представила дело коменданту В. Ильяшенкову, который направил его главе гражданской администрации Северного Кавказа И. П. Хомутову, а тот вернул дело коменданту с указанием передать дело Мартынова и князя Васильчикова „как лиц гражданского ведомства“ в Пятигорский окружной суд.

В сентябре под председательством окружного судьи Папарина начался суд над Мартыновым и Васильчиковым. 13 сентября Мартынову и были направлены новые детальные вопросные пункты, цель которых была уточнить „…пал ли Лермонтов от изменнической руки убийцы, прикрывавшегося одною дуэльною обстановкой, или же был убит на правильном поединке с совершенным уравнением дуэльных случайностей“, т. е. не было ли нарушений дуэльных правил. Суд, похоже, намеревался всерьез расследовать версию выстрела в упор в Лермонтова, поднявшего вверх руку с пистолетом, красноречиво дававшего понять, что он стрелять не станет. Надо отдать должное суду, вопросы строились с учетом будораживших Пятигорск версий и мнений.