Юлия Щербинина - Эротикурс

• муки ревности и разлуки,

• секс в отношении к любви, браку,

• демонизация и вульгаризация интимной сферы,

• однополые и полигамные отношения,

• отношение к проституции и порнографии.

Что есть плотская любовь для частного, конкретного человека в разные периоды его жизни? Как зарождается, растёт, крепнет и почему остывает, тускнеет, исчезает сексуальное чувство? О чём рассказывают эротические грёзы? На какие вершины поднимает и в какие бездны ввергает эрос? Чем мучается и от чего страдает человек в интимной жизни? Где границы дозволенного и запрещённого в отношениях между полами?

Об этом и многом другом рассуждают как известные писатели (Л. Толстой, В. Брюсов, Е. Замятин), так и чаще незаслуженно полузабытые авторы (А. Мар, Е. Нагродская, П. Романов, С. Рафалович, В. Муйжель), знакомые преимущественно узкому кругу специалистов-филологов. Попутная задача книги – ввести цитируемые тексты в широкий читательский оборот. «Эротикурс», разумеется, не открывает заново, но наглядно демонстрирует фатальную двоичность и парадоксальную двойственность пола. На одном полюсе культ человеческого тела, поклонение физической красоте, чувственная привязанность, возвышенное слияние мужского и женского, наконец деторождение. На другом полюсе – насилие, распутство, перверсии, проституция, порнография. Между этими полюсами – всепоглощающая страсть, пир плоти, вожделение-обладание. На стыке литературы с живописью эта полярность проступает особенно явно.

Текстовые фрагменты сочетаются с репродукциями картин, иногда просто иллюстрирующими их содержание, а иногда и раскрывающими дополнительные, порой вовсе неожиданные, смыслы. Некоторые картины подобраны по принципу иронии, смыслового перевёртыша или столкновения разных эпох – моделируя пространство для собственного воображения читателя-зрителя, предлагая самостоятельно разгадывать ребусы.

В подборе репродукций намеренно не выдерживается единство стиля. Тут избыточность рококо Фрагонара и салонная псевдоантичность Альма-Тадемы, сложный символизм Босха и сахарная приторность Зацки, золотая мозаичность Климта и галантная претенциозность Сомова, хаос линий Шиле и филигранность почерка Бёрдсли… Цель показать самые разные возможности живописи (и чуть-чуть графики) в изображении чувственной сферы.

Таким образом, «Эротикурс» не художественный альбом и не механическая компиляция текстов. Это МЕТАКНИГА о Чувственности, «написанная» 25 писателями и 75 художниками. Для её чтения вовсе не требуется каких-то особых знаний и специальной подготовки. Это увлекательная интеллектуальная игрушка и просто красивая вещица для эстетического удовольствия. Хотя, возможно, кто-то и услышит в ней новый зов или примет её как ещё один вызов Эроса.

М. Слефогт «Мужчина и женщина»

И. Босх «Любовная пара»

…Как чудно, что вот – чужой человек, совсем чужой, и ноги у него другие, и кожа, и глаза, – и весь он твой, весь, весь, всего ты его можешь смотреть, целовать, трогать; и каждое пятнышко на его теле, где бы оно ни было, и золотистые волосики, что растут по рукам, и каждую бороздинку, впадинку кожи, через меру любившей.

И всё-то ты знаешь, как он ходит, ест, спит, как разбегаются морщинки по его лицу при улыбке, как он думает, как пахнет его тело. И тогда ты станешь как сам не свой, а будто ты и он – одно и то же: плотью, кожей прилепишься, и при любви нет на земле большего счастья, а без любви непереносно, непереносно!..

И легче любя не иметь, чем иметь, не любя. Брак, брак; не то тайна, что поп благословит, да дети пойдут: кошка, вон, и по четыре раза в год таскает, а что загорится душа отдать себя другому и взять его совсем, хоть на неделю, хоть на день, и если у обоих душа пылает, то и значит, что Бог соединил их. Грех с сердцем холодным или по расчёту любовь творить, а кого коснётся перст огненный, – что тот ни делай, чист останется перед Господом. Что бы ни делал, кого дух любви пламенный коснётся, всё простится ему, потому что не свой уж он, в духе, в восторге…

В это лето началось ещё новое, что сначала очень удивило и заняло нас. Мы поняли как-то вместе, что в этой устроенной, ясной, чистой жизни, где мы гуляли как бы по лужочку на верёвочке, что в ней есть что-то от нас скрываемое и что это скрываемое было не только что вне нас, но и в нас самих. Я думаю, что и Володя так понял, не только я. Потому что в нём проснулось большое и жгучее любопытство.

Я же, поняв, приняла понятое как ещё игру, новую, заманчивую и недобрую, и душою игры была загадка, и загадка была я сама, и власть была моя приоткрывать и снова занавешивать мучительную, острожгучую тайну. В этой новой игре злая власть казалась моею. И когда мы вдруг оба погрузились в свою жизнь понявших и потому вечно дальше идущих – то всё стало мне совсем иным, чем было раньше. Уже новая игра превратилась в муку, но в ту муку мы оба втягивались не нашею силой.

Большое презрение к большим, лгавшим мне людям отравило мне тогда сердце, и отошла последняя близость, и, казалось, потухла любовь.

Володя из товарища превратился в тайного сообщника. Мы должны были, зная свою тайну, скрывать её. Это страшно сближало, и мы ненавидели друг друга за то страшное и уже непоправимое сближение. Это было как одно лицо, никому не видимое, только нам одним. Оно глядело – и мы не могли оторвать глаз; и как могли мы отгадать, от добра или от зла оно?

Спутанные, смущённые, отравленные и злые, – мы долго не отрывались от тех глаз своей загадки и вдруг понимали, что в нас те глаза и мы та загадка. Тогда мы искали в себе разрешение и, жалкие, ненавидели: Володя с жадным бессилием, я со злым торжеством.

Ч. В. Коуп «Шип»

П. Факкетти «Адам и Ева получают запретный плод»

Острое чувство обнажённости также появилось во всём теле, но оно было свежо и чисто. Напоминало то чувство, когда летом, где-нибудь на берегу реки, она раздевалась, чтобы купаться. Голая и стройная, стояла она на зелёной траве, нежащей босые ноги, над прозрачной водой, пронизанной солнцем до самого песчаного дна.