Лана Роговская - Смерть у дольмена

Когда Маруся Исупова вдруг осознала, что дети-то у неё не получаются, побежала к знакомому гинекологу. В ходе обследования начали выявляться всякие болячки, о которых она или не знала, или не обращала внимания. Лечение назначалось – и не помогало. Процесс ожидания беременности становился привычным делом. Она сдавала какие-то бесконечные анализы, принимала таблетки, ходила на процедуры. Всё было напрасно. Деток не было. Появилась неизбывная грусть. О проблеме даже поговорить с кем-то ей казалось стыдным. Особенно въелись в память унизительные соседкины слова: «Почто дитя-то не растишь? Пустопорожняя, что ли? Бесплодная?»

Ещё больше изменилась её жизнь после ультразвукового исследования груди.

– У вас опухолевидное образование в левой молочной железе, – сочувственно, но прямо, глядя ей в глаза, сообщила доктор. – Вам немедленно надо делать операцию.

– Какую операцию? – растерянно спросила Маруся.

– Для начала у вас удалят участок груди, где локализуется опухоль. Обычно сразу, то есть во время операции делают лабораторное исследование этого образования и решают, как быть дальше.

– Что решают? Могут всё удалить? Всю грудь?

– Могут. Но вы не волнуйтесь. Тотальное удаление может и не потребоваться.

– А по-другому нельзя? Может, в Израиль поехать? Там, говорят, хорошая медицина.

– По-другому не делают нигде. Не теряйте времени! И не бойтесь: если уберут полностью, сегодня сразу можно ставить имплантат. Ничего заметно не будет.

Марусе не к месту вспомнилась подруга, которая недавно сделала себе большие силиконовые груди. Когда у неё поинтересовались о цене пластической операции, та весело расхохоталась: «Да я с такими сиськами теперь столько буду денег иметь! Всё потраченное верну, да ещё и заработаю!»

Однако сейчас было не до смеха. Слово «рак» произнесено не было. Но Маруся почти что увидела его над собой. Чёрными буквами.

Размером в небо над головой. Это слово затмило всё. Именно с той минуты она почувствовала, что жизнь стала другой.

Вскоре ей сделали операцию, которой она так боялась. В обычной московской больнице. Марусю направили туда из местной поликлиники. Доктор-онколог оперировал уверенно, привычно, без лишних движений. Его голос, приятного тембра, заполнял операционную. Всё живое и неживое, заключённое в этом стерильном белом помещении, было подчинено его интонациям. «Фарабеф… пинцет хирургический… сушить…» – послушная его мягким приказам медицинская сестра подавала ему необходимые инструменты. Ритмично шуршал какой-то прибор, плавно передвигались ассистенты, играла музыка. Маруся повернула голову и заметила магнитофон, стоящий в стенной нише. Её оперировали под местной анестезией, на первом этапе общего наркоза не требовалось.

«Как хорошо, – подумала она, – что здесь музыка».

Приятная мелодия, как бы пришедшая в этот хирургический мир из обычной человеческой жизни, порадовала и обнадёжила. Заполнила собой зияющие дыры в её личном пространстве, где витал безграничный ледяной страх. Затем музыка прекратилась, сменившись новостями, радио начало негромко рассказывать о городских происшествиях. Сквозь обезболивающее чувствовалось лишь некое шевеление в груди под скальпелем, поверх белой занавески виднелась шапочка хирурга. Маруся смотрела на неё и вязко думала:

«Какая смешная… пилотка… ещё и цвета защитного… что же он у меня сейчас вынимает из тела? Если ЭТО НЕЧТО будет доброкачественное, то жизнь потечёт по прежнему руслу… а если нет? Тогда будет длинный и топкий путь: облучение, какая-то химическая терапия… Рассказывают, на этом пути так много страданий и боли, тошноты, рвоты, слёз, а главное – неуверенности в завтрашнем дне постоянного ожидания плохого. А ведь так хочется жить, с надеждой смотреть в будущее! Но жизнь сразу и грубо делится на до и после… Если будет плохое, то надо сразу уходить с работы и дать себе хоть чуть-чуть отдохнуть. Сколько там той жизни осталось?»

Вспомнились слова мудрой мамочки: «Зато хоть будешь знать, что осталось немного, и поживёшь спокойно».

«А как это – спокойно? Сидеть дома и опять ждать? Ждать-то будешь всё равно плохого…»

Пока Маруся продумывала варианты своего существования в зависимости от исхода операции, доктор уже мастерски изъял ЭТО НЕЧТО из её груди, положил на лоточек. Санитарка, подхватив лоток за эмалированные бока, побежала по длинным петляющим коридорам больницы в подвал. Там, в лаборатории, старый опытный патологоанатом посмотрит на ЭТО НЕЧТО в свой микроскоп, разрежет на мелкие полоски и станет изучать слой за слоем. Он будет сравнивать строение изъятого кусочка плоти с привычными нормами. Чтобы понять окончательно, доброе ЭТО НЕЧТО или злое, станет окрашивать полученные срезы ткани разными красителями. И в конце концов скажет своё слово, которое, собственно, и определит судьбу владельца данного кусочка плоти.

Между тем операция продолжалась, хирург уже приступил к зашиванию.

– Кетгут… Тампон…

В операционной настал тот момент, когда напряжённая работа хирурга уже больше не доминирует. Когда все с облегчением осознают, что благодаря его мастерству и знанию отступили проблемы, неизменно нависающие над операционным столом. Во время хирургической операции пространство всегда сгущается над головами докторов и медсестёр, когда в их руках жизнь пациента. Хирург некоторым образом нарушает законы мироздания. Он пытается вопреки судьбе вернуть человеческую жизнь русло бытия, когда ей уже будто предначертан иной путь.

В этот раз не случилось осложнений, кровотечений, шоковых реакций. Рану зашивали.

– Где Тома? – рявкнул доктор. – Она что там делает?

Медсестра Тома, услышав его рык, пулей влетела в операционную.

– Ты почему не здесь?

– Да я хотела помыть… м-м-м… инструменты…

– Не мой! Здесь будь! Марусе стало смешно и легко.

– Дайте ей по носу! – поучаствовала она в разговоре. Врачи заулыбались незамысловатой шутке своей пациентки.

– Дадим… если будет нас тут бросать… Напряжение спадало. Мелодия жизни развеивала белую пластиковость и стерильность операционной.

Однако самым неприятным в такой операции оставалась неуверенность врачей в том, что они зашивают рану насовсем. Ожидали окончательного вердикта гистолога. Всё останется как есть, если его заключение будет по первому варианту, если диагноз рака не подтвердится. Но если по второму… Тогда Марусю снова вернут на стол, и операция предстоит более объёмная и трудная.

Зашили рану, Марусю переместили на каталку, прикрыли простынёй, вывезли в предбанник операционной. Стали ждать заключения гистолога… Все оставались в напряжении. А она лежала под застиранной простынёй и смотрела в белый потолок. Одна во всей вселенной. Наедине с Богом. На чаше весов… А что на другой чаше? Перевесит ли?