Илья Левяш - Глобальный мир и геополитика. Культурно-цивилизационное измерение. Книга 1

Движение в этом направлении испытывает гравитацию по-видимости «надежных» геополитических категорий даже последнего поколения. Можно понять бывшего секретаря Совбеза РФ, который среди различных моделей формирования нового мирового порядка избирает «многополярность», хотя и оговаривает, что она является «далеко не единственной… из объективных реальностей современной международной жизни» [Иванов, 2004–2005, с. 11]. Но даже многие культурологические авторитеты «говорят – Ленин, подразумевают партия». Такова известная концепция «столкновения цивилизаций» С. Хантингтона [1999, 2000]. Тем не менее и митрополит (ныне патриарх) Кирилл убежден в том, что «Россия должна отстаивать идею многополярного мира… полюса эти не должны быть исключительно политическими , как это понимают дипломаты. Нет, … многополярность органически сочетает в себе многообразие цивилизационных моделей» [2005].

«Органика» такого сочетания не однозначна. Органика без кавычек характерна для мессианизма великих культур [Левяш, 2004, с. 272–275]. Если цивилизационные модели во многом, хотя и не «исключительно политические полюса», то в конечном счете их миссионерская «страсть» не может не привести к глобальному конфликту. Прибегая к образу Б. Шоу, если мы обмениваемся яблоками, то у нас остается по яблоку. Если же мы обмениваемся идеями, у каждого из нас – по две идеи. В реальности же каждый из участников обмена испытывает искушение заполучить сразу оба яблока по принципу «нулевой суммы». Вопреки известной максиме, он получает почти все, но, по иронии Ницше, дальновидно оставляет побежденному глаза – чтобы было чем плакать.

Между полюсами культуротворческого мессианизма и цивилизационного, постоянно сползающего к варваризации, миссионерства сформировались альтернативные оптики глобального хронотопа. По историческим меркам оказался быстротечным и канул в Лету полувековой двухполярный мир сверхдержав XX столетия. М. Лернер отмечает: «В сущности, выражение «биполярный мир» излишне упрощало сложную действительность. Ведь помимо американского мира и коммунистического мира существовало немало народов третьего мира, не желавших связывать себя ни с первым, ни со вторым. Всякий раз, когда одна из двух «полярных» держав слишком сильно затягивала узду, чтобы навести жесткую дисциплину среди своих союзников и вассалов, возникали внутренние трения, свидетельствующие о том, что в мире существуют многообразные силы динамичных перемен, слишком упорные, чтобы можно было сдержать их в рамках двух вооруженных лагерей. Целый ряд более молодых наций Азии, Африки и Ближнего Востока проявили особую решимость оставаться в стороне от биполярной борьбы, и под руководством Неру было выработано разумное обоснование политики неприсоединения. С наступлением второй половины века становилось все яснее, что сама эта «холодная война» была лишь историческим этапом… и в небе и на земле энергий сокрыто больше, чем снится мудрости биполярного мира» [Т. 2, с. 428].

Ключевые и альтернативные смыслотермины и одновременно стратагемы в условиях глобализации – аполярный, однополюсный, многополюсный [Глобальная…, 2010] или многомерный мир. Угрозу перспективы аполярного будущего, как и сомнения в плодотворности его многополюсности, попытался выявить Н. Фергюсон в статье «Мир без гегемона». Отвечая на вопрос, каким такой мир будет, он сводит проблему к стабилизирующей роли гегемонии , не отличая его от лидерства, и единственную альтернативу усматривает в анархии. С точки зрения автора, история знает слишком мало периодов, когда на роль глобального или, по крайней мере, регионального гегемона не имелось явного претендента. В новейшей истории наиболее близким аналогом могут служить 20-е годы XX в., когда США отвергли вильсоновские идеи глобальной демократии и системы коллективной безопасности, построенные вокруг Лиги наций. Фергюсон вопрошает, может ли сегодня аполярность ввергнуть мир в состояние, подобное эпохам отсутствия гегемона, и, не исключая такой возможности, полагает, что «отличия будут важными и тревожными».

Эти отличия являются как спекулятивными, так и реальными. В воображении можно представить, что устоявшиеся центры современной мировой власти замкнутся в своих собственных региональных сферах влияния. Но как быть с растущими претензиями на самостоятельность, о которых заявляют международные организации, созданные под американским руководством после Второй мировой войны? ООН, МВФ, ВБ, ВТО – каждая из этих организаций видит себя в каком-то смысле представителем «международного сообщества».

Насколько легитимно такое представительство? Фергюсон рассуждает по аналогии. Претензии на универсализм были неотъемлемой частью «темных столетий» Средневековья. Каждая империя мечтала о власти над всем миром. На самом деле, однако, не было ни всемирного христианства, ни всеобъемлющей Поднебесной империи. Реальностью была политическая фрагментация. Это справедливо и для наших дней, пишет автор, но принципиальное отличие в том, что определяющей чертой современной эпохи является сдвиг власти не вверх, к наднациональным институтам, а вниз.

С утратой монополии государства на насилие и его способность контролировать коммуникационные сети человечество вступило в период, характеризующийся дезинтеграцией не в меньшей степени, чем интеграцией. «Мандат международного сообщества отнюдь не глобален… именно негосударственные агенты, включающие как «монахов», так и «викингов» наших дней, обладают реальной глобальной властью».

Что же остается? По кальке Средневековья – упадок империй, религиозное возрождение, повсеместная анархия, грядущее отступление в укрепленные города. Все это – опыт «темных столетий», который миру, оставшемуся без гипердержавы, скоро придется испытать вновь. Проблема, однако, состоит в том, что новое «темное средневековье» окажется намного более опасным. Все это – наступление новых «темных столетий», но с учетом роста населения Земли в 20 раз, технологической мощи и масштаба разнонаправленных интересов чревато глобальной катастрофой.

«По всем этим причинам, – резюмирует Й. Фергюсон, – перспектива аполярного мира должна пугать нас намного сильнее, чем пугала она наследников Карла Великого. В случае, если США отойдут от политики глобальной гегемонии – а гегемония эта существует только в сознании самих американцев…, мы не станем свидетелями ни эры многополюсной гармонии, ни даже прежнего баланса сил». Поэтому автор рекомендует быть «осторожнее в своих пожеланиях. Многополюсность не станет альтернативой однополюсности. На смену последней придет аполярность – глобальный вакуум власти. И от этого, не столь уж нового, глобального беспорядка выиграют силы, намного более опасные, нежели соперничающие между собой великие державы» [2005, с. 26, 29–30].