Илья Левяш - Глобальный мир и геополитика. Культурно-цивилизационное измерение. Книга 1

Чем объяснить такую шокирующую всеядность? Демократия нейтральна , потому что она не «что», а « как », не особая сущность или субстрат политической жизни, а всего лишь технология власти . Не какова демократия, такова и политика, а наоборот, какова политика, такова и демократия . Возомнившая себя не только формой, но и паче чаяния – универсальным содержанием, демократия напоминает «сумасшедшее фортепьяно» – образ французского просветителя XVIII в. Д. Дидро. Безумие инструмента заключалось в том, что оно возомнило самое себя творящим музыку. Нет, политическую «музыку» творят «композиторы» – либеральные, тоталитарные или авторитарные субъекты, а демократия, как технология, ее «озвучивает», воспроизводит. Но верно и то, что, по словам А. Михника, «обращению с демократией, как и обращению с женщиной, нужно учиться».

Однако многие идеологи «демократической волны» первой половины 90-х гг., не дав себе труда учиться демократии, уже научали ей, «под собою не чуя страны». Драма России последних поколений в том, что им внимали. В итоге – «разочарование в демократии» ее недавних сирен. Один из прорабов перестройки Г. Попов прямо пишет: «Наша перестройка и последующие годы преобразований показали, что формально-демократическая модель Запада не подходит России для осуществления реформ. Эта модель возникла в другом обществе и в результате другого исторического развития. Я думаю, что полную и формальную демократию нам необходимо и нужно иметь на первых двух этажах нашей общественной жизни: на низшем уровне – трудовые коллективы, колхозы и т. д. и на втором уровне – поселки и города. Все, что выше, должно формироваться по другим принципам. Кратко говоря, надо уйти от популистской демократии» [НГ,

14.10.2005]. И, увы, фигура умолчания о сути непопулистской демократии, ее «других принципов». Ни слова о известной с античности способности разыгрывать карту демократии в олигархических целях. Российские олигархи, судя по письму М. Ходорковского, фарисейски заявляли, что «ждали демократии как чуда, которое само собой, безо всякого человеческого участия и усилия, что она решит все наши проблемы на десятилетия вперед» (Из письма М. Ходорковского, «частного лица, гражданина РФ, ИЗ № 99/1, Москва») [НГ, 5.08.2005], но это были «демократические» ожидания всевластия денег.

Искомый исход, на наш взгляд, таков: демократия – не панацея, а инструмент решения проблем. Поскольку оперировать инструментом – большое искусство, оно всегда – не данность, а крупномасштабная проблема субъектов политики. Демократия никогда не результат, но всегда – процесс . Она вечно между истиной, заблуждением и ложью. Здесь возможны заблуждения в поиске истины, и самые типичные из них – прилежный, но механический перенос семян демократического опыта одних стран на политическую почву других и в результате – его дискредитация. Она становится угрожающей для демократии, когда заблуждение уступает место Большой лжи о ней как об универсальной отмычке.

Необходимо ясное понимание не только потенциала демократии, но и ее пределов . Каковы они? Прежде всего пределы демократии – в степени зрелости ее конкретно-исторических субъектов . «Каков поп, таков и приход», и каковы демократы, такова и демократия. Как революцию губят преимущественно революционеры (поэтому она и «пожирает своих детей»), так и демократию губят в первую очередь те, кому неведом смысл ницшеанского афоризма: «Главное – не казаться, а быть». Имя им – легион, и в нем колоритные персонажи, начиная с тех, для кого шапка демократии просто «не по Сеньке», до тех, для кого она, как говорил К. Маркс, не более чем «булыжник – орудие пролетариата», орудие борьбы за самоцельную власть. Именно дежурные «демагоги» многоликого vulgus утилизуют демократию как профессию , подобно тем, кто приватизирует патриотизм. Этим «демократам» можно не следовать принципу нудистского пляжа: тем, на ком нет креста, нет нужды его и снимать.

Ключевая демократическая формула свободы и равенства – не «квадратура круга», но заведомо труднейшая проблема меры между важнейшими слагаемыми этой формулы. Дисбаланс между ними неизбежно влечет за собой или либеральную, или тоталитарную ипостаси демократии. Точкой опоры в искомом балансе являются не столько распределительные отношения в духе «социального государства», сколько отношения производства квалифицированного демократического «продукта». Здесь, отмечает П. Бурдье, непосредственная, «прямая» демократия – «без сомнения несовершенная форма» [1993, с. 29], поскольку «горизонтальное» требование равного права на участие в управлении противоречит «вертикальному» требованию подлинной свободы – способности действовать со знанием дела, компетентности принятия и реализации решений, т. е. политического руководства. По А. Шлезингеру, «простое большинство не может заменить руководства …судьба демократии зависит от достоинств ее руководителей» [1992, с. 606]. Лишенная такого качества демократия – по определению количественный феномен. Как заметил Ф. Кафка, чем шире половодье, тем мельче вода. Перефразируя известную максиму, можно сказать, что каждая демократия имеет таких субъектов, которых она заслуживает.

Однако, как заметил А. Твардовский, «и все же…». В наш информационный век демократия – сама по себе не истина – может быть путем к ней. В реальных условиях усиления разнообразия и противоречивости взаимодействия между индивидами, социальными группами, общностями людей и социумом в целом, нарастания постмодернистских центробежных процессов все более императивна потребность в информации, которая пронизывает прямые и обратные связи между политическими субъектами и способна быть основанием адекватных управленческих решений. Как известно, информационный цикл включает в себя создание, хранение, передачу и преобразование знания. Демократические механизмы не определяют этот цикл, но способны быть сопричастными к нему, структурировать политическую коммуникацию, хранить и передавать информацию при условии достоверности ее создания и преобразования субъектами политического взаимодействия.

Исходя из изложенного, нет сомнений не только в легитимности , но и в настоятельной потребности в демократии. Можно примириться с тем, что она ускользает от самых, казалось бы, прочных понятийных сетей. Главное – смысл демократии, который должен задаваться коренными интересами человека труда – творца общественного богатства. Степень адекватности этим интересам – критерий подлинного демократизма политики.

В таком ракурсе становится прозрачным глобальный смысл «третьей волны демократизации» с эпицентром в США. Ф. Закария объясняет это тем, что, не справившись с проблемами демократии у себя дома, «США столь часто выступают за неограниченную демократию за рубежом» [2004, с. 172], и известный американский политолог Н. Хомски предупреждает, что «тот, кто серьезно заинтересован в том, чтобы понять мир, должен придерживаться одних и тех же стандартов» [2003, с. 49].