Энно Крейе - Политика Меттерниха. Германия в противоборстве с Наполеоном. 1799-1814

Поведение Наполеона ни в коем случае нельзя сводить к проявлению дурной воли по отношению к Австрии. Судьба Мергентхайма была частью более крупной проблемы – ревизии Акта о Рейнском союзе, который он всегда рассматривал как временный документ, предваряющий подлинное урегулирование состояния дел на континенте. Давление в пользу реформ было внушительным. Пока князь-примас докучал протектору просьбами о преобразовании союза в Германскую империю современного типа на основе малых государств, французские идеологи во главе с поверенным в делах во Франкфурте Тебальдом Жаком Бахером собирались – во время возвращения Наполеона из Тильзита – отправиться в Париж с копиями проекта создания Федерального верховного суда, постоянного парламента и подлинного «главы» федерации.

Однако даже на этом этапе своей карьеры, достигшей пика во многих отношениях, Бонапарт не чувствовал себя достаточно сильным, чтобы пренебречь настроениями князей, которым он торжественно обещал «полный и совершенный суверенитет» и которые своим дезертирством могли вовлечь однажды Восточную Европу в новую войну. Одно время он склонялся к ублажению Баварии, наиболее серьезного противника реформ. Бонапарт планировал отделить ее от Рейнского союза, чтобы развязать себе руки для поглощения оставшихся малых государств. Однако в конце концов он решил, что должен ублажать их всех. Поэтому до поры до времени Наполеон оставил попытки реформировать надстройку союза и сосредоточился на поддержании порядка внутри государств союза. На этой стадии сопротивление реформам было минимальным. Большинство германских монархов и министров видели в революционном праве средство консолидации своих неоднородных территорий и подавления внутренней оппозиции, особенно в аннексированных владениях. Но даже при таком подходе они сопротивлялись внешнему принуждению, считая реформы, проводимые таким образом, столь же неприемлемыми, сколь уступки, требуемые от них мятежными провинциями. Вот почему Максимилиан Иосиф, например, ярый критик политики Наполеона в вопросах укрепления Рейнского союза, ввел в Баварии конституцию раньше, чем ее бы навязал стране парламент во Франкфурте.

Частью скопированная с основного закона Вестфалии, частью вобравшая в себя ранние реформы Карла Теодора, конституция Баварии предусматривала упразднение крепостного права, свободу совести, равенство перед законом, разделение юридической и административной властей, ликвидацию податей дворянству и открытие государственных учреждений для талантливых людей всех сословий. Старые провинции заменились административными округами, были упразднены провинциальные ассамблеи, их место заняла Национальная ассамблея. Германские юристы обычно называли эту систему «фиктивным конституционализмом», так как обещания введения парламента никогда не были выполнены. Тем не менее то, что включалось в конституцию, в последующем было начертано на знамени либерализма.

В других государствах аналогичные результаты были получены средствами неприкрытого абсолютизма. Были, конечно, варианты. В Бадене Карл Фридрих действовал осторожно и с таким тактом, что даже владельцы аннексированных земель были до определенной степени умиротворены. С другой стороны, в Вюртемберге король Фридрих предпринял осуществление жесткой программы регламентации жизни. Он был единственным монархом, который осмелился посягнуть на экономическую и социальную структуру аннексированных владений, конфискуя их по ничтожнейшему поводу. Что касается владений Меттерниха и Штадиона, то он воспользовался положениями Акта о Рейнском союзе, чтобы и их конфисковать. Только в центральной и северной частях Германии, где произошли минимальные территориальные изменения и традиционный образ жизни пострадал в незначительной степени, старая феодальная иерархия сохранила свою жизнеспособность. Основным исключением был Саксе-Веймар, который принял в 1809 году централистскую с послаблениями конституцию.

Однако, несмотря на различие проблем и способов их решения, суверены Рейнского союза – по крайней мере, на уровне королей и великих герцогов – преследовали одну общую цель: укрепить власть над своими владениями, причем своими собственными методами, а не посредством французских моделей, а также защитить свой суверенитет от посягательств федеральных органов. Со своей стороны, Бонапарт, хотя и был удовлетворен промежуточными результатами реформ, думал о будущем, когда все государства союза примут фактически идентичные конституции по образцу французской под мощным давлением федеральной власти во Франкфурте.

Меттерних, видимо, не заметил этих потенциальных и реальных неувязок в Рейнском союзе. Империя Наполеона казалась ему несокрушимой силой, а успехи Бонапарта в подчинении германских князей не вызывали сомнений. Протектор как-то говорил ему: «От союза мне нужны только люди и деньги». Ради этого Наполеон позволял более сильным князьям диктовать условия слабым, и Меттерних поймал его на слове. Он сделал вывод, что Бонапарт, в свою очередь, диктовал условия сильным князьям и каждый день приносил новые подтверждения этому. Например, протектор пренебрегал федеральной конституцией, производил наборы солдат путем прямых приказов князьям или заставлял короля Баварии покрывать издержки от прохождения французских войск через баварскую территорию. Целью французов, докладывал Меттерних, было «распространение права протектора набирать солдат, взимать налоги и пошлины на все государства союза». Баварская конституция, провозглашенная 1 мая 1808 года, казалась лишь естественным продолжением династического брака 1806 года между принцессой Августой и Евгением Богарне, вице-королем Италии, а также декретов от декабря 1807 года, укрепивших связи между Баварией и Итальянским королевством. Одним из декретов брат Бонапарта Жером становился королем на берегах реки Инн и приводился в действие кодекс Наполеона у границ Австрии. «Никто, – горько заметил Меттерних, узнав о введении баварской конституции, – не осмелится назвать правителями этот сброд коронованных префектов, которые, будучи обязанными Франции самим существованием, теперь платят деньгами и кровью своих подданных за свои сомнительные привилегии». В этом высказывании нет ничего от вкрадчивой объективности профессионального дипломата. Здесь бурлит неприязнь имперского графа к губителям рейха.

Политическое образование Меттерниха сделало новый виток. Он освоил «хладнокровие» классической дипломатии только для того, чтобы обнаружить, что Наполеон вел себя по-иному. Став теперь австрийцем, он понял, что жажда личной власти может быть такой же демонической, как и революционное неистовство, против которого он направлял свой юношеский задор. «Мир и покой, – говорил он Штадиону, – не уживаются с революцией. Объявляет ли Робеспьер войну дворцам или Наполеон борется против монархических империй, тирания остается и опасность лишь разрастается». Если бы французский император действительно стремился к прочному урегулированию в Европе, он никогда бы, считал Меттерних, не создал герцогство Варшавское и не способствовал бы «исчезновению одного из знаменитых посредников».