Галина Китова - Научная политика. Глобальный контекст и российская практика

Примерно с конца 1980-х гг. в практике реализации национальных стратегий «догоняющего» развития, при всей вариативности страновых условий, выделяются определенные особенности.

• Мобилизация ресурсов и политических усилий для опережающего развития отдельных секторов, обладающих экспортным потенциалом. В большинстве случаев это происходило за счет массового приобретения американских и европейских патентов, организации производства сравнительно недорогих (особенно потребительских) товаров и их масштабного экспорта в страны – доноры технологий. В конечном счете такая стратегия ведет к деформациям отраслевой структуры экономики, ее односторонней специализации. Товарная масса, производимая экспортно ориентированными отраслями, в разы превышала потребности внутреннего рынка [22], в результате чего национальная экономика попадала в жесткую зависимость от экспорта и, следовательно, конъюнктуры соответствующих сегментов мирового рынка.

• Низкий, по крайней мере на начальных этапах, уровень доходов населения и качества жизни, что во многом обеспечило успех новых индустриальных стран. Причем если стартовые условия перехода к стратегии «догоняющего» развития характеризовались крайне низким уровнем благосостояния общества (объем ВВП в расчете на душу населения не превышал 300 долл, в год) [23], то ее реализация – его весьма скромным ростом. Так, в 1970–1980 гг. в Таиланде, Малайзии и Индонезии фактически не было реального роста заработной платы. В наиболее успешной среди рассматриваемой группы стран Южной Корее средняя заработная плата в промышленности к концу 1980-х гг. «доросла» только до 15 % от уровня Японии и 11 % – от уровня США. Это, естественно, усилило поляризацию населения по уровню доходов; разрыв сохраняется и сегодня, хотя, как правило, и в меньших масштабах. Проявляется он и в Китае. Однако дифференциация доходов здесь не столь прозрачна в силу особенностей политической системы.

• Опора на экстенсивные факторы экономического роста, о преобладании которых свидетельствуют устойчиво высокая доля сбережений в ВВП (а значит – сравнительно низкая норма потребления) и тенденция к ее росту. В начале 1990-х гг. норма сбережений находилась в рассматриваемых странах в интервале 24–47 % (Тайвань и Сингапур соответственно). Экономический прорыв обеспечивался преимущественно за счет радикального роста затрат труда (численности занятых в промышленности, увеличения продолжительности рабочего дня) и капитала, в то время как вклад производительности труда оказался ниже, чем в США и ряде европейских государств.

• Масштабный и нарастающий импорт капитала, предопределивший одностороннее развитие экономики, превращение новых индустриальных стран в сборочные цеха международных корпораций, возрастающую зависимость от поставок комплектующих изделий и технологий. Динамика ВВП указанных стран, в сущности, определялась опережающим притоком дополнительных иностранных инвестиций, что в значительной степени снимало необходимость повышения эффективности производства, поиска и реализации новых механизмов экономического роста и т. д.

• Жесткая ориентация на экспорт произведенной продукции, что в сочетании с масштабами импорта капитала усилило зависимость этих стран от колебаний мировой конъюнктуры. Если доля экспорта в ВВП стран-лидеров, осуществивших переход к постиндустриальному обществу, не превышает 10 %, то в новых индустриальных государствах соответствующая величина находилась в интервале от 20 до 70 % и даже выше. Проявление негативных последствий чрезмерной экспортной ориентации ряда стран не только в условиях мирового кризиса 2008–2009 гг., но и до него было обусловлено усилением конкуренции на мировых высокотехнологичных рынках и невозможностью либо неэффективностью использования таких инструментов, столь действенных ранее, как жесткий протекционизм и откровенный демпинг.

Подобные особенности стратегии «догоняющего» развития в современных условиях во многом предопределили технологическую, интеллектуальную и культурную зависимость новых индустриальных стран от традиционных лидеров мировой экономики, которая в значительной степени сохраняется и сегодня.

В последние годы некоторые новые индустриальные страны пытаются устранить издержки «догоняющего» развития, создать условия ддя форсированного преодоления дистанции, отделяющей их от постиндустриального общества, сложившегося в США и ряде европейских стран. Это проявляется, в частности, в фокусировке социально-экономической политики на задачах радикального повышения уровня жизни населения, опережающего развития образования, формирования национальной исследовательской базы, перехода к интенсивному типу экономического роста. Однако об их решении говорить пока преждевременно.

Если в первой главе дана общая характеристика моделей научной политики, сложившихся в развитых и новых индустриальных странах до начала мирового кризиса 2008–2009 гг., то во второй – рассматриваются примеры реализации ее инструментов: институциональные преобразования, финансирование, налоговое регулирование, развитие ресурсного потенциала, интеграция науки и образования, коммерциализация объектов интеллектуальной собственности, оценка и повышение результативности деятельности научных организаций.

К середине 2000-х гг. в ведущих странах мира сложился комплекс новых инструментов и механизмов научной политики. В США, странах ЕС и других государствах предпринимались последовательные усилия, направленные на активное стимулирование науки и инноваций. Эти действия представляются особенно важными в контексте уже упоминавшихся деклараций – Лиссабонской и Барселонской – о необходимости повышения «наукоемкости» ВВП стран ЕС до трехпроцентного уровня и глубокой интеграции науки и инноваций в систему общеевропейской экономической политики. Между тем, как показывает анализ, существуют серьезные барьеры и ограничения в достижении подобных целей. К ним относятся заметная дифференциация европейских стран по масштабам и качеству экономического и научно-технологического потенциалов; низкие стартовые показатели у государств – новых членов ЕС; недостаточная (по мировым меркам) активность компаний в финансировании ИР. В итоге в 2003–2007 гг. (т. е. через четыре года после принятия каждого из указанных стратегических документов) доля затрат на науку в среднем по ЕС-27 по-прежнему составляла 1,74—1,76 % ВВП [European Business Facts and Figures, 2007].

Очевидно, что для достижения целевых установок ЕС в сфере науки и научной политики требуются значительные дополнительные усилия. По сути, и в докризисный период, и сегодня для стран ЕС актуальны те же вопросы, которые стали импульсом для принятия Лиссабонской и Барселонской стратегий: