Р. Соколова - Современные проблемы Российского государства. Философские очерки

Понятие чуда приобретает большую ясность и отчетливость тогда, когда оно мыслится как необычайное проявление в мире более могущественных или высших сравнительно с человеком существ, когда чудо связывается со сверхсознанием, с последними, самыми глубинными основаниями бытия – Богом, великим Нечто, Сверхразумом, как именуют эти основания различные мировоззренческие и религиозные традиции. Новейшая философия религии обнаруживает несомненную склонность построить религиозное миросозерцание без помощи каких-либо супранатуралистических [95] Этот термин имеет более узкое (теологическое) и более широкое (философское) значение. В первом смысле означает противоположность рационализму, во втором – натурализму воззрений и даже устранить их как совершенно побочный мифологический элемент.

В отечественной истории мысли понятие чуда рассматривается главным образом в религиозно-философском аспекте. Епископ Феофан Кронштадтский писал о том, что христианское чудо есть видимое, разительное, сверхъестественное явление (в физическом мире, в телесной и в духовной природе человека, в истории народа), производимое лично живым Богом как достижение человеком религиозно-нравственного совершенства. Т.е. епископ Феофан указывает и на сверхъестественность чуда, и на его божественное происхождение [96] Кронштадтский Феофан еп. Чудо. Христианская вера в чудо и ее оправдание. Пт. 1915. С. 96. .

Великий русский учёный-богослов о. Павел Флоренский в статье «О суеверии и чуде» (1903) высказал мысль о том, что чудо есть любой факт действительности, а также и мир в целом, рассматриваемые как благие и проистекающие от благой силы, от воли Бога [97] См.: Флоренский П. Суеверие и чудо.Соч. в 4 т. М., 1994—1996. Т. 1. . Таким образом, чудо напрямую связывалось с переживанием мира в целом и каждого конкретного факта человеческой жизни как Божественного промысла, как результата действия Бога. Флоренский говорит не о сверхъестественном, а именно о любом факте действительности, который рассматривается им как явление Божьей благодати, как Божье чудо. Для него решающим становится сверхъестественность, а не вопрос о происхождении чуда. Флоренский ставит констатацию чудесного в зависимость от склонности человека связывать факты действительности с Богом, иными словами – от человеческой интерпретации. Чудо возникает лишь при готовности человека рассматривать некий факт, как благой и идущий от Бога, т.е. способность человека обнаруживать и констатировать чудо оставалась для него субъективным делом.

Принципиально другую позицию занимал Василий Розанов. Вмешательство Бога как причину чуда он оставляет без внимания. В статье «Чудесное в жизни и истории» (1901) Розанов увязывал чудо с нарушением законов природы. «Чудом, – по его мнению, – называется выход из области приори, это не столкновение двух разных нитей фактов, а невероятность какого-то звена в одной и той же нити событий» [98] Розанов В. Чудесное в жизни и истории // Во дворе язычников. М., 1999. С. 234. . По Розанову, нарушение природной закономерности для констатации чудесного необходимо. И при этом само чудесное касается не общей оценки всей совокупности фактов, а лишь одного «незаконного», «сверхъестественного» факта, из-за которого весь событийный ряд пошел в ненормальном, т.е. в необычном направлении.

Точка зрения Василия Розанова оказалась очень популярной на Западе. Более того, значительная часть мировой фантастической литературы, связанной с путешествием во времени, построена именно на таком понимании чуда, когда появляется некий единичный, сверхъестественный факт, способный привести к глобальным и необратимым изменениям в совершенно другом месте и времени. Достаточно вспомнить знаменитый рассказ «И грянул гром» Р. Брэдбери и не менее культовый роман «Конец вечности» А. Азимова с их захватывающими сюжетами и парадоксальной фантазией.

Представленные здесь в кратком виде интерпретации чуда сводятся в основном к объяснению его 1) как результата вмешательства сверхъестественных сил и 2) как нарушение естественных законов природы. В XX веке наблюдается возрождение интереса к чуду и расширение его толкования благодаря достижениям этнографии и антропологии, а также психологизации понятия чудесного, апофеозом которого стало учение Г.Юнга об архетипах. Кроме того, возросшее осознание того, что окружающий мир объективно является неоднозначным, давшее толчок экспансии вероятностных методов и вероятностного мышления в естественных науках, заставило философов пересмотреть свое понимание причинности применительно к понятию чуда. Кстати говоря, вероятностный метод использовался в японском штабе перед битвой с американцами у аятолла Мидуэй во время Второй мировой войны. Брошенные кости выпали в немыслимой, невероятной комбинации, которая означала: девять попаданий бомб и три потопленных авианосца. В реальности так и произошло [99] См.: Переслегин С. Тихоокеанская премьера. М., 2009. .

Однако наиболее основательно и подробно не только в истории русской, но, возможно, и мировой философской мысли, как считают некоторые исследователи, понятие чуда рассматривается в книге А.Ф. Лосева «Диалектика мифа», лучшим разделом которой являются параграфы, посвященные именно разъяснению категории «чудо». Такое разъяснение было необходимо в силу непонимания глубинной сути этого понятия со стороны многих этнографов, философов и позитивистски настроенных богословов, считающих это понятие совершенно ясным и обыкновенно не дающих себе ни малейшего труда, чтобы его прояснить. Лосев не приемлет точку зрения, согласно которой чудо есть нарушение законов природы. Так можно думать, если к чуду и указанным законам подходить с точки зрения механистической науки XVII—XIX вв. Но такой подход в корне пресекает самую возможность существенного вскрытия содержания понятия чуда.

Лосев полагает, что распространенное представление о чуде как о чем-то нарушающем законы природы и вносящем хаос в мировой порядок, глубоко ошибочно. Как можно утверждать, что чудо есть нарушение законов природы, если неизвестно, какова степень реальности самих законов. Наука сама по себе ничего не говорит о сущности природы. Например, никакой закон природы ровно ничего не может сказать ни о создании природы и мира, ни об их гибели или кончине, т.е. он исходит из того, что мир уже как-то есть, и в этом мире он как-то находит себе приложение. Да и само механистическое мировоззрение есть плод метафизического дуализма картезианской школы, по которому субъект и объект разделены раз и навсегда непроходимой пропастью: субъект ни в каком смысле не есть объект, а объект ни в коем случае не есть субъект, из-за чего субъект мыслится как чистое мышление, а объект – как чистое протяжение, механизм. Абсолютно механистическое мировоззрение, подчеркивает Лосев, есть вредная рационалистическая и дуалистическая метафизика – печальный плод господствовавшего в течение веков либерализма – политического, философского и религиозного [100] Лосев А.Ф. Диалектика мифа. М., 2008. С. 205-206. .