Артем Чапай - Война на три буквы

Тут же с парнем вступают в перепалку два наиболее ярых проукраинских гражданина, которых я видел за весь день. Ими оказываются выходцы с Кавказа, которые, очевидно, не слышали о решении сегодня избегать провокаций.

В целом 9 Мая люди на митинге и после него были настолько мирными, что украинский флаг прямо возле «уголка сепаратиста» остался висеть до вечера. На флагшток повязали георгиевскую ленту.

Артём Чапай, Insider

10 мая 2014

Утром на избирательном участке в одной из центральных школ Донецка собралась толпа. Сотни людей пришли поставить «птичку» в бюллетене, в котором значился один вопрос: «Поддерживаете ли вы акт о государственной самостоятельности Донецкой народной республики?»

Референдума здесь ждали давно. И когда начались антитеррористические операции в Славянске, количество поклонников ДНР явно возросло. Киевскую власть здесь стали воспринимать как агрессора, готового расстреливать мирных жителей, не желающих оставаться в составе Украины.

Как и в Крыму 16 марта, в день референдума здесь должен был произойти катарсис. Жителям Донбасса казалось, что 11 мая напряжение, накапливавшееся в последние недели, разрядится.

Люди шли на референдум, как на праздник. Повсюду на участках мелькает флаг Донецка – солнце, поднимающееся из черноты.

– Ни на одних выборах у нас такого не было, вы посмотрите, сколько людей! – восторженно вещает бабушка у входа в школу.

Вскоре становится ясно, откуда такая высокая явка: открылись не все избирательные участки.

По словам председателя местной комиссии Ирины Сергеевны, рано утром она потребовала от директора школы, чтобы та открыла участок. Директор отказалась, но потом с ней «поговорили». В самой школе все для голосования уже имелось – шла подготовка к президентским выборам.

За партами, накрытыми постоянно сползающими на пол голубыми скатертями, расселись члены избирательной комиссии: несколько женщин среднего возраста, пенсионерки и взрослый мужчина в костюме. С таким потоком голосующих они не справляются. На участке практически давка.

Вдруг в толпу врывается молодой парень в полосатых шортах и начинает взывать к совести: «Люди! Пожалуйста, не устраивайте хаос! Не толпитесь здесь все одновременно!»

Спустя мгновение парень оказывается прямо передо мной и просит отозваться: нужны волонтеры, готовые «пару часов» посидеть в избирательной комиссии и раздавать бюллетени, потому что «не хватает рук». Отзываюсь моментально.

Меня усаживают за парту прямо перед входом на участок, документов не спрашивают, интересуются только, как меня зовут.

Председательница комиссии выдает пустые списки избирателей – это дополнительные листы, потому что, объясняет она, Киев закрыл базы данных. Заталкивает мне в сумку пачку бюллетеней. Никакой защиты на них нет: просто листы, напечатанные на принтере.

– Ты, когда будешь выдавать бюллетень, ставь в верхнем уголке свою подпись, и все, – ласково советует Ирина Сергеевна.

Ко мне выстраивается очередь с паспортами. У большинства из них год рождения начинается от 1950-го. Ярко накрашенная женщина с пышной прической громко обращается к кому-то абстрактному:

– Я здесь уже проголосовала, а моя дочь не проголосовала! Но ее здесь нет, дайте мне за нее проголосовать!

Ирина Сергеевна тотчас же подводит женщину ко мне и говорит: «Запиши-ка дочь ее, пускай за нее отметится».

Подходят двое мужчин, с виду – рабочие.

– Мы голосовать пришли, – говорит один. – За Донбасс! Как же не поддержать наш Донбасс?

Другой продолжает:

– И против Бандеры. Не надо его нам тут.

Один из них отмечает «птичкой» ответ «Да» прямо у меня на столе, не доходя до кабинки.

Рядом подсаживаются еще две женщины, вызвавшиеся поработать в избирательной комиссии, – пенсионерки. К ним тоже выстраивается длинная очередь.

– Скорее, скорее! Все сюда! Голосуем, дорогие! Родненькие!

Люди, получая от них бюллетени, жмут им руки и восклицают: «Поздравляю! Вы такие молодцы!»

Кто-то отмечает: «Держите наши паспорта, все равно мы – террористы все тут».

– А жену мою запишите, пожалуйста, она не может прийти, сидит в больнице, – обращается ко мне растерянный мужчина и протягивает стопку паспортов. – И мать запишите. Она, старая, заболела, и тоже в больнице. За ней моя жена смотрит.

Подходит длинноногая девушка на каблуках, интересуется: «Можно я тоже проголосую? Я с Запорожья, но уже давно в Донецке живу». Насчет людей из других регионов мне никаких указаний не давали.

Обращаюсь к мужчине в пиджаке, который заполняет списки рядом: «Можно с Запорожья брать?»

– Да, конечно, можно. Всех можно! – смеется тот, глядя на меня, как на наивную дуру.

Подходит молодой парень и протягивает ксерокопию паспорта.

– Нам говорили, что можно по ксерокопии голосовать. Можно? – спрашивает он и скромно улыбается. Ирина Сергеевна отвечает: «Естественно! Мы всех принимаем. Пускай все голосуют!» Пенсионерки-волонтерки ей вторят: «Родненькие, да голосуйте все! Это ж наш Донбасс!»

Заполнено уже три листа избирателей, подавляющее большинство – жители Донецка. Прошло полтора часа после того, как меня посадили за парту с голубой скатертью, которая постоянно сползает на пол. Зову Ирину Сергеевну, объясняю, что мне нужно идти.

– Куда это ты собралась? Нет-нет, подожди. Раз ты за это взялась, то должна сидеть с нами до конца. До утра. Поняла?

К горлу подкатывает ком. Ирина Сергеевна забирает у меня сумку со всеми вещами и документами.

– Пока ты здесь, сумка будет у меня, – говорит она строго и оставляет сумку в подсобке.

– Но тот парень просил же всего на два часа… – пытаюсь объяснить я.