Андрей Иванов - Интервенция против мировой революции. Разведывательная предыстория «Северной экспедиции» Антанты (1917—1918 гг.)

Во-вторых, несмотря на замечание историка Дж. Броунли о том, что в указанный период интервенции «происходили в политических целях, далеких от идей гуманизма» 150 150 Brownlie J. International Law and the Use of Force by States. Oxford, 1963. P. 339. , использование морально-этических аргументов при проведении таких операций было практически повсеместным. Политические деятели Нового времени неоднократно апеллировали к необходимости вооруженными методами отстаивать общечеловеческие ценности, охранять порядок и стабильность. Это обстоятельство во многом связано с тем, что легитимность интервенции, как операции, не носящей характер войны, как в прошлом, так и в настоящее время, строится в основном на общественной поддержке 151 151 Hillen J. American Military Intervention: A User’s Guide. // The Backgrounder. 1996. May 2. . И если в современном мире общественные деятели часто выражают недовольство по поводу несоответствия официальных и фактических задач интервенций 152 152 Thakur R., Banerjee D. India: democratic, Poor, Internationalist. // Democratic Accountability and the Use of Force in International Law. Cambridge: Cambridge University Press, 2003. P. 204.; Шумилов М. М. Несостоятельность теории и практики однополярного мира. // Научные труды Северо-Западной академии государственной службы. 2010. Том 1. №1. С. 295; Ши Иньхун, Шень Чжисюн. После Косово: морально-правовые ограничения гуманитарной интервенции. // Нравственные ограничения войны: Проблемы и примеры. М.: Гардарики, 2002. С. 326—328. , то для политиков прошлого военная агрессия выступала средством воплощения конструктивных функций конфликта, о которых на рубеже XIX—XX веков неоднократно писали ученые и философы 153 153 См.: Simmel G. Soziologie: Untersuchungen uber die Formen der Vergesellschaftung. Leipzig, 1908. P. 251.; Cooley C.H. Social Organization. New-York, 1909. P. 199.; Достоевский Ф. М. Парадоксалист. // Русские философы о войне. М., 2005. С. 17.; Соловьев В. С. Смысл войны. // Русские философы о войне. М., 2005. С. 27. и др. .

Например, еще в словах российского императора Николая I, датируемых апрелем 1849 года, можно видеть сочетание различных мотивов вмешательства – от сугубо национальных до всемирно-гуманистических: «Не одна помощь Австрии для укрощения внутреннего мятежа и по ее призыву меня к тому побуждает; чувство и долг защиты спокойствия Богом вверенной мне России меня вызывают на бой, ибо в венгерском мятеже… видны усилия общего заговора против всего священного и в особенности против России» 154 154 Цит. по: Киняпина Н. С. Внешняя политика Николая I. // Новая и новейшая история. 2011. №2. С. 145. .

Не менее интересно, что в речи кайзера Вильгельма II перед солдатами, отравленными для подавления Ихэтуаньского восстания, содержался призыв не только защитить немецких граждан в Китае или продемонстрировать миру военную мощь Германии, но и «открыть путь цивилизации». В представлении главы немецкого государства, восточная модель управления была неэффективна, так как строилась не на христианских принципах, и германские войска были призваны своим примером доказать это китайцам, нанеся им поражение 155 155 См.: Reden des Kaisers. Ansprachen, Predigten, und Trinksprüche Wilhelms II. / Ed. by J. Ernst. Munich, 1966. P. 86—88. . Тем самым, интервенция воспринималась им как инструмент, способный спровоцировать переоценку ценностей у жителей Азии, хотя ее официальные цели состояли только в защите собственных граждан и китайских христиан.

В администрации Соединенных Штатов Америки также достаточно часто прибегали к использованию аналогичных аргументов. Так, в 1906 году отправка войск на Кубу, где в этом время происходило восстание антиправительственных сил, шла под лозунгами «восстановления порядка» и «защиты жизни, собственности и личной свободы» жителей острова, хотя из докладов разведки можно понять, что цели интервенции лежали в плоскости защиты американских инвестиций на Кубе и «установления политического контроля» над островом 156 156 Цит. по: Millett A.R. The Politics of Intervention: The Military Occupation of Cuba, 1906—1909. Columbus: Ohio State University Press, 1968. P. 41, 102, 178—183. . Интересно, что Госсекретарь США Р. Лэнсинг в 1918 году прямо называл среди причин интервенции в Россию «защиту гуманитарной работы» в стране американских дипломатов 157 157 Цит. по: Williams W.A. American Intervention in Russia: 1917—1920. // Containment and Revolution. / Ed. by D. Horowitz. Boston, 1967. P. 59. . Даже по прошествии длительного времени риторика не изменилась, и в 1983 году перед интервенцией США на Гренаду вновь звучали лозунги «остановить правление террора», хотя целью операции было воспрепятствовать созданию на острове социалистического правительства.

В-третьих, именно в начале XX века (как происходит и сегодня) наблюдалась политическая активность в сфере ограничения и регулирования норм и правил иностранного вмешательства во внутреннюю политику независимых государств. Дело в том, что к тому моменту подобные действия мировых держав, фактически, стали нормой – имела место так называемая «рутинизация» интервенции, доминирующим было отношение к ней, как к обыденному явлению. Как заявил Министр иностранных дел Франции Ф. Р. де Шатобриан на Веронском Конгрессе, «государство должно вмешиваться или не вмешиваться в дела другого, смотря по своим потребностям» 158 158 Цит. по: Камаровский Л. А. Начало невмешательства. М., 1874. С. 2. . Причем с точки зрения многих ученых XIX столетия иностранная интервенция считалась допустимой, скажем, если последствия политических преобразований в одном государстве представляли опасность для других государств. При этом едва ли не единственным «ограничителем» действий интервентов на протяжении XVIII—XIX веков являлся коалиционный формат военных вмешательств и связанные с ним взаимные обязательства стран-участниц по недопущению различных форм насилия. Как писал об этом профессор М. Н. Капустин, международное сообщество с середины XIX века стремилось «сделать вмешательство актом общеевропейским и отнять право его у отдельного государства» 159 159 См.: Капустин М. Н. Обозрение предметов международного права. М., 1856. С. 131—153. .

Значительная часть интервенций в данный период, в самом деле, носила коллективный характер – например, действия I антифранцузской коалиции в 1791—1797 годах, призванной остановить развитие революционного процесса во Франции, интервенции в Греции и Мексике в XIX столетии – и необходимость координации действий и недопущения чрезмерного усиления влияния союзников-интервентов способствовали началу выработки правил вмешательства в чужие конфликты.

Так, в 1833 году в Берлине дипломатические представители Российской Империи, Австро-Венгрии и Пруссии подписали конвенцию о праве на проведение интервенции «во время смут внутренних, а также при внешней опасности», с согласия правительства страны, которая не могла справиться с возникшими проблемами самостоятельно 160 160 Хрестоматия по истории СССР. Том 2. / Под. ред. С. С. Дмитриева. М., 1949. С. 749—750. . Притом каждый конкретный случай коллективного вмешательства мировых держав во внутренние военно-политические конфликты сопровождался отдельным соглашением – в 1861 году такой документ был подписан Великобританией, Францией и Испанией относительно интервенции в Мексике; в конце 1917 года аналогичное соглашение по поводу действий в России заключили Великобритания и Франция.