Эдвард Люттвак - Стратегия Византийской империи

Когда Аттила приблизился к дому Онегесия, мимо которого пролегала дорога к дворцу, навстречу ему вышла жена Онегесия с толпой слуг, из коих одни несли кушанья, другие – вино… Желая доставить удовольствие жене своего любимца, Аттила поел, сидя на коне, причём следовавшие за ним варвары приподняли блюдо (оно было серебряное) [72] Там же, строки 378—85; рус. пер. В. В. Латышева, цит. по: http://www.vostlit.info/ Texts/rus/Prisc/frametext.htm; англ. пер.: Blockley. Vol. II, pp. 265—67. Об имени «Онегесий/Онигисий» (Hunigasius, Hunigis?) см.: Maenchen-Helfen , pp. 388–389. .

Каковы бы ни были причины тому – легитимность, справедливое распределение добычи, харизматические ухватки, устрашение, – но власть Аттилы над гуннами позволила ему объединить их всех под своим началом, а потом, в свою очередь, привести в повиновение аланов, равно как и все германские племена, подпавшие под его власть: гепидов, герулов, грейтунгов или остготов, ругов, скиров и свевов; все эти воинственные германские народы, которых страшились римляне, стали послушными подданными Аттилы. Их сельское хозяйство помогало кормить гуннов, которые оставались кочевниками-конево-дами, чурающимися земледелия, а их воины следовали за Аттилой в его походах, подкрепляя своей немалой численностью особое военное искусство гуннов.

Наконец, к военной силе гуннов Аттила добавил своё изрядное умение управлять государством. Конечно, он полагался на насилие, но при этом тщательно его контролировал. Вместо того чтобы сразу пускать в ход свои войска, он обычно начинал с применения силы в малых дозах: с сокрушительных, но кратких атак, целью которых было не захватить территорию и даже не измотать врага, но подготовить базу для принуждения и вымогательства. Как мы увидим далее, он предпринял всего одну крупную и дорогостоящую кампанию в 451 году, за два года до своей смерти, но это было редчайшим исключением: обычно ему удавалось получить желаемое, всего лишь угрожая насилием и не испытывая необходимости вовлекать свои войска в широкомасштабные военные действия.

В самом разительном противоречии с тем образом воина-дикаря, каким Аттила предстаёт и в исландских сагах, и в современном им народном воображении, он твёрдо верил в силу переговоров. Он часто требовал, чтобы в его ставку направили послов, и сам часто направлял послов в Константинополь и Равенну, где тогда находилась столица того, что осталось от Западной империи. Между тем один современный историк назвал его дипломатом-«растяпой» и составил список его ошибок [73] Thompson , р. 226. .

Может быть, оно и так, но для царя-кочевника одновременно вести принуждающие переговоры с обеими Римскими империями, в то же время обсуждая со своими придворными советниками вопрос о походе на персидскую Сасанидскую империю через далёкие Кавказские горы, – это значило по меньшей мере выступать «растяпой» в таких внушительных масштабах, что ничего подобного не было видано доселе, ничего подобного не было видано и впоследствии, до тех пор пока монголы не превзошли его значительно, властвуя над Россией и в то же время на деле управляя Китаем. В одном весьма интересном пассаже Приск Панийский, византийский интеллектуал, входивший в состав восточного посольства, внимательно выслушивает мнения опытного посла, возглавлявшего делегацию Западной империи (заметим, что в то время переговоры обеих делегаций шли не слишком удачно):

Пока мы удивлялись безумию варвара [т. е. непомерным притязаниям Аттилы], посол Ромул, человек опытный во многих делах, прервав наши речи, сказал, что величайшее счастье Аттилы и происходящее от счастья могущество слишком возвышают его самонадеянность, так что он не терпит справедливых речей, если не признает их выгодными для себя. Никогда никому из прежних владык Скифии [т. е. степных пространств] или даже других стран не удавалось столько совершить в короткое время, чтобы владеть и островами на океане [т. е. в Балтийском море], и, сверх всей Скифии, даже римлян иметь своими данниками. Стремясь достигнуть еще большего сверх существующего и увеличить свои владения, он желает двинуться даже в Персию [74] Excerpta de legationibus Romanorum ad gentes (Выдержки о посольствах римлян к народам), 5, строки 585–618; рус. пер. В. В. Латышева; цит. по: http://www.vostlit.info/ Texts/rus/Prisc/frametext.htm; англ, пер.: Blockley. Vol. II, рр. 276–279. .

Намеренно смешивая и путая силу и договорённости, Аттила обычно предлагал мирные переговоры сразу после своего вторжения. Это также было одним из способов разделить его врагов, потому что в любом случае военная партия как в Константинополе, так и в Равенне лишалась возможности заявить о полномасштабной войне без какой-либо альтернативы.

Кроме того, частью его метода было оправдание своих требований с помощью доводов законных – или по крайней мере законнических. Когда Приск был в ставке Аттилы в 449 г., тот потребовал от Западной Римской империи набор золотых кубков, отданных в залог неким перебежчиком; эти кубки Аттила объявил собственным военным трофеем. А с Восточной Римской империи он требовал возврата некоторого числа отпущенных пленных. Едва ли имело значение то, насколько законны были аргументы Аттилы. Даже простой видимости правдоподобия было вполне достаточно, потому что он собирался не убедить суд в своей правоте, но скорее разрушить единомыслие своих оппонентов. Перед лицом Аттилы у партии мира всегда находился законнический аргумент, сколь бы слабым он ни был: лишь бы принять требования вождя гуннов.

В конце концов Аттила принял правила игры. Будучи сам приверженцем законности, он повёл себя так, будто был связан неписаным законом, который уже тогда обеспечивал неприкосновенность даже в случае крайней провокации, как мы увидим ниже.

Итак, Аттила преобразовал тактические, оперативные и стратегические преимущества своих конных лучников и германских воинов в сочетание массовой и к тому же быстрой стратегической мобильности, что для того времени было совершенно необыкновенно.

Из своей хорошо устроенной ставки, находившейся в неизвестной нам местности где-то в среднем течении Дуная в Венгрии или, скорее, в Банате в нынешней Румынии [75] Это место моего рождения, но его название совпадает с преобладающей интерпретацией Приска, который вспоминает о путешествии «по равнине» и о пересечении «судоходных рек» Дрикона, Тигаса и Тифисаса; у Иордана (XXXIV. 178) они описаны как «весьма полноводные реки, то есть Тисия, Тибисия и Дрикка» (“ ingentia si quidem flumina, id est Tisia Tibisiaque et Dricca”)\ cm.: Thompson. Приложение F, The Site of Attilas headquarters (Местонахождение ставки Аттилы), pp. 276–277; cp.: Robert Browning. Where Was Attilas Camp? (Где находился лагерь Аттилы?), The Journal of Hellenic Studies, Vol. 73, 1953, pp. 143–145, который помещает лагерь в нижнем течении Дуная, в Валахии; но Blockley (Vol. II, р. 384, η. 43) поддерживает Томпсона. , он легко мог отправить свои войска в юго-восточном направлении, во Фракию и на Константинополь, находившийся километрах в восьмистах по прямой, а по реальному маршруту на местности – раза в два дальше. Либо он мог направить их на запад и напасть на Галлию, где сохранившиеся римляне продолжали вести довольно-таки роскошную жизнь, в то время как империя увядала; расстояние до Галлии было еще больше: около 1400 километров по прямой и, вероятно, около двух тысяч по реальному пути на местности. Кроме того, он мог направить войска в юго-западном направлении, в Италию, где оставалось ещё немало богатств, которые могли бы стать добычей; путь туда шёл через северо-восточный проход на Аквилею (близ современного Триеста), причём альпийская преграда, для лошадей весьма неудобная, тогда оставалась в стороне.