Павел Хондзинский - Святитель Филарет Московский: богословский синтез эпохи. Историко-богословское исследование

В принципе это вполне возможно, ибо слово Писания истинно было для него внутренним словом и мыслью и прямо управляло его жизнью. Однажды он отправил келейника для раздачи милостыни на свою родину, напутствовав следующими примечательными словами:

«В Деяниях апостольских написано, что в Антиохии первенствующие христиане собрали милостыню и послали в Иерусалим к бедным христианам; то и я хочу послать тебя в Короцк к брату моему Евфимию с деньгами, ибо тамо в нашей стране очень бедные люди живут» [203].

Известно также, что он знал многое из Писания наизусть (в частности, Псалтырь), а в посвященном молитве разделе «Истинного христианства» дал последовательные примеры составления молитв на разные случаи жизни непосредственно из текстов Священного Писания.

Таким образом, на первый взгляд святитель Тихон предстает как совершенный ученик «Theologia Christiana». Можно было бы даже сказать, что «Истинное христианство» восполняет собой вторую (ненаписанную) половину Феофановой теологии, в которой, согласно замыслу автора, должна была идти речь о христианском делании [204]. Во всяком случае, принадлежащая святителю «Инструкция христианская», описывающая «взаимные должности» начальников и подчиненных, пастырей и пасомых, мужей и жен, родителей и детей, господ и рабов и т. д., прямо воспроизводит заданный Прокоповичем план [205].

Однако здесь же обнаруживаются и расхождения.

Согласно преосвященному Феофану, вторая часть теологи подразделяется в свою очередь на две части: о любви (заповедях) по отношению к Богу и любви (заповедях) по отношению к ближним [206], причем за основу берется Декалог. Свт. Тихон же говорит о троякого рода «должностях» христиан: к Богу, ближним и самому себе [207]. Последнее является принципиально важным для него, ибо очевидный пафос его труда и есть, как мы увидим, пафос личного, внутреннего христианства [208]. Плоды, приносимые чтением или слышанием Евангелия, суть плоды веры, которая освобождает от греха, клятвы, смерти, ада и делает человека духовно свободным независимо от его положения в обществе, ибо и рабы благочестивые «все духовно свободны суть» [209]. Поскольку же Евангелие обращено ко всем, а стало быть, и к каждому лично, постольку важнейшее свойство истинной веры есть признавать Бога своим Богом, Царем и Спасителем. Вера не сводится к знанию догматов [210]. Живущим беззаконно Евангелие «ничего не пользует» [211]. Без внутреннего перерождения вообще бесполезны внешние дела благочестия, ибо «Дух ничем не благоугождается, как только духовною жертвою» [212]. В принесении этих духовных жертв и состоит всеобщее священство христиан, которые «сами иереи, сами храм, сами жертвенник, сами с душами и телесами жертва, внутрь огнь носят и меч глагола Божия» [213].

Уже в этом изложении просвечивает взгляд на христианскую жизнь как не опосредованную, очевидно, контекстом конкретных церковно-государственных отношений, что, конечно, прямо противоречит мысли и позиции Феофана. Пространство Церкви сжимается здесь даже уже не до размеров храма, но до размеров сердца и истинно внутрь есть.

Однако еще более разительное несогласие обнаружится, если мы внимательней присмотримся к общему учению святителя Тихона о власти и государстве, хотя в своих трудах он уделил этому сравнительно мало места.

В Воронеже он произносит Слово в день тезоименитства его императорского величества Екатерины II на текст Рим 13. 7: Воздадите всем должная. Этот, по словам святителя, на «скрижалях сердца написанный закон» подразумевает те самые должность к Богу, должность к самому себе, должность к ближнему, о которых говорилось выше. Но в этом Слове нет ни похвалы монархине, ни хотя бы более или менее подробного раскрытия учения о царской власти. Единственное упоминание о последней содержится в толковании 5-й заповеди декалога, где замечается, что под именем отца должно разуметь не только отца естественного, но и всякую духовную и светскую власть [214].

В «Истинном христианстве» этой теме уделено две также сравнительно небольших главы: «О власти христианской вообще и подвластных» и «О должности благочестивых монархов и подданных их».

Святитель исходит из данности того, что в христианском обществе существует двоякая власть: гражданская и церковная:

«Гражданская власть управляет внешние дела; духовная власть назирает тое, что касается до внутреннего, душевного состояния. Гражданская законами гражданскими управляет; духовная словом Божиим исправляет… Обеих властей, гражданской и духовной, конец должен быть не иной, как благое состояние подвластных и слава имени Божия» [215].

На первый взгляд речь идет о классической симфонии царства и священства, но это не совсем так: речь идет о всякой власти, ибо всякая власть, «великая или малая, от Бога есть» [216], всякая власть в подчиненном ей «обществе» подобна главе тела, всякий властелин «избирается и поставляется не ради его самого, но ради подчиненных пользы», всякий благочестивый властелин – все равно, гражданский или духовный, – «должен быть отцом своим подчиненным» [217], если же заботится при этом только о своей корысти, то из благодетеля «делается. врагом» общества [218]. В свою очередь, всякой власти следует повиноваться ради Господа, но только до тех пор, пока она повелевает «не противное закону Божию», как это делали святые мученики:

«…повелевали им нечестивые власти землю копать, копали; камение носить, носили; в темницу и ссылку итить, шли; под меч главы подклонять, подклоняли; имения у них отнимали, отдавали, – и прочее закону Божию не противное делать приказывали, делали. Повелевали отречься Христа и прочее богопротивное делать, не слушали. Так ты поступай. Велит тебе твой господин всякую работу отправлять, отправляй: велит неправду делать, обидеть, украсть, солгать, и прочая, не слушай. <���…> Лишает живота не противься: пожирай живот за правду, да в грядущем веке обрящешь его» [219].

И хотя монарх не имеет над собою «обладателя» на земле, а только на небе, он должен помнить, что как Сам Христос, Царь царей, не стыдился нарицати нас братиею, так тем более и ему, как человеку, подобных себе людей следует почитать братьями. Корона, украшенная добродетелями, прославится более, «чем победная над врагами внешними» [220].

В христианском обществе власть монарха ничем принципиально не отличается от всякой другой [221].

В христианском обществе нет существенной разницы между господами и рабами, ибо все в нем зовутся христиане, и в этом имени – благородство, «которое все чести, все титулы, высокие ранги мира сего превосходит» [222].

В христианском обществе нет разницы между мирянами и монахами, ибо подвиг и брань против плоти «всем належит».