Борис Споров - Добрый Старичок. Рассказы о помощи Святителя Николая Чудотворца

А рано утром, когда дети ещё спали, мама Маруся поднялась с постели, со слезами помолилась перед иконами, съела половину большой просфоры и впервые за время болезни сама взялась хозяйничать… Уже и печь протопилась, и в избе стало совсем тепло, и окна из чёрных стали серыми, когда вдруг в окно резко кто-то постучал. Мария отвела рукой занавеску – за окном мужчина в полушубке, а за ним пара лошадей с розвальнями [8] Розвальни – низкие и широкие сани без сиденья. .

– В церковь, к Николе, повезу! – крикнул с улицы возница. Мария руками развела – не собраны.

– Время терпит, собирайтесь! – и возница весело засмеялся. – С Рождеством!

И тотчас дети проснулись: скоренько к умывальнику, живее одеваться – а ну как добрый Старичок на лошади! А тут и маменька на ногах, и она с ними!

И запели:

– Рождество Твое, Христе Боже наш!..

И не до еды – какая еда! Быстро снарядились – и на улицу… Возница усадил всех в розвальни, укрыл тулупом и взялся за вожжи:

– А ну, залётные!..

Скрипнули розвальни – и запели полозья дорожную песню. Экая радость!

Когда же проезжали мимо проулка, все увидели Захара: левая щека его была завязана чёрным платком… После святок он снял повязку, и удивились люди: на щеке у него запечатлелась огненно-коричневая ладонь. И в деревне такой приговор вынесли: Бог шельму метит… Да и то верно: всякого вора и разбойника Господь каким-нибудь знаком метит, чтобы люди знали, с кем дело имеют: меченый…

Ранняя служба ещё не началась, когда кони, вздрагивая разгорячёнными боками, остановились возле церкви. И никто не знал, чьи это кони и чей при них возница. Выбрались из-под тулупа дети и вдова убиенного Николая Петрова. Поклонились они вознице с благодарностью и пошли в храм. На дворе мороз кусачий, а в храме тепло. Пока безлюдно – иди к любой иконе. Много свечей уже горело в подсвечниках – колышется от сквозняков пламя, потрескивают свечи. Сияют начищенные к празднику оклады и ризы на иконах, и сами иконы точно изнутри светятся. Но краше других храмовая икона Святителя Николая Чудотворца… И почудилось братьям и сестре, что перед этой иконой добрый Старичок появился. Он даже повернулся к ним, моргнул, улыбнулся – и спрятался за икону… И дети невольно пошли к иконе, и чем ближе они подходили, тем яснее видели, что с иконы на них смотрит добрый Старичок-Рождество.

– Мама, маменька! – в страхе прошептала Нина. – Вот он – Рождество, вот он! – и от восторга заплакала.

А Маруся тихо ответила:

– Это не Рождество, это Святитель Николай, небесный покровитель нашей церкви… Папанькин и Николушкин святой. Деточки, помолимся ему на коленях…

И люди в храме видели, как пятеро детей с матерью опустились на колени перед храмовой иконой Святителя Николая Чудотворца – они лишь плакали и крестились, не в силах произнести даже слов молитвы. И добрым светом озарялся лик святого…

Вот так и ходит Николай Чудотворец по русским дорогам то странником, то Дедом Морозом, а то добрым Старичком с ношей за плечами. И тем, кто с верой просит помощи, тому помогает, но, знамо дело, не всем является воочию. А является он всякий раз по-разному, и одет бывает по-разному, чтобы его не узнавали. Да только свет от него завсегда приметен, и то верно – видят не все.

Вот и быличке конец. А кто слушал – молодец.

Спешила Дунюшка – припозднилась. А шла она в семью, в которой детей много – и все мальчишки! Родители рано трудиться ушли: понадеялись на старших сыновей, а старшие как поднялись, так в огород и нырнули – июльские яблоки грызть. Дунюшка, хотя и спешила, издалека их приметила. Да только им это невдомёк. Притаились за кустом смородины и в Дунюшку зелёными яблочками – р-раз! Не больно Дунюшке, а всё как-то досадно. Она к ним послужить спешит, а они в неё лукают [9] Лукать – бросать. . Но даже головы не повернула в их сторону – прошла в избу. А в избе младшие ящик с углём для самовара перевернули: один жует уголь, другой себе на голову посыпает, третий на скатёрке кремовой каляки-маляки рисует… Только и успела Дунюшка на иконы перекреститься – и за дело: одному угольщику ладонью под зад, второго к умывальнику – умойся, третьего на скамью посадила – сиди и не шевелись. Сейчас воду из печи достанет – голову мыть с мылом… А на пороге уже и старшие появились: Дунюшка, есть хотим…

И кружилась Дунюшка до самого до обеда – что значит на полчасика задержаться! Зато после обеда роздых наступил, можно бы и прилечь, отдохнуть – не тридцать лет! – но ведь хором запели:

– Дунь, Дунюшка, расскажи про Старичка…

А сами уже и тулуп на полу развернули – садись, Дунюшка, а мы рядышком.

…Расскажу я вам былицу… про злого Мальчика, его злую собаку Покусая, про больную Вдову и Старичка с посошком.

Было это недавно, на моей памяти. Родители Мальчика жили богато. Вот они и баловали своего сына: всё ему было дозволено. То он птичьи гнезда зорит [10] Зорить – разорять. , то у кошки когти острижёт. А что кошка без когтей? Ни мышь поймать, ни от собаки защититься: одна погибель.

Захотелось Мальчику злую собаку иметь. И отец привёз ему Покусая. С тех пор и стал Мальчик натравливать Покусая на людей. За сирень спрячется и ждёт, когда кто-нибудь пойдёт мимо: бросит в прохожего камнем и приказывает:

– Покусай, фас!

А собака из дурных: мохнатенькая, коричневая, с длинной мордой и с круглыми стеклянными глазами – такой всё равно, куда бежать, кого кусать, лишь бы приказано было.

Деревня как вот и наша: улица в два порядка по угору [11] Угор – холм. , и дорога между порядками. Не только деревенские, но и странники так и шли из конца в конец. Мальчику травли на весь день хватало. Свои, деревенские, уже знали по опыту: чтобы идти в другой конец, нужно брать палку, да и отмахиваться палкой от Покусая.

А Мальчик кричит:

– Фас, фас!..

Жаловались родителям на сына, но они и слушать не хотели: ну, народ, ребёнок с собачкой помешал! А ребёнку к тому времени уже исполнилось десять лет, пора бы и ума набираться.

На краю той же деревни, в восточном её конце, жила боголюбивая Вдова с детьми. Пошла она как-то в город по весенней распутице и шибко намокла. К вечеру мороз ударил, она и застудилась, да так, что едва добралась до дома – и слегла в постель. Хворь за хворью плелась, так и дошло до чахотки. И начала мать чахнуть, а вслед за ней вскоре и дети заболели. С тех пор и стали люди обходить их дом.