Александр Балыбердин - Неизвестный Хлыноff. Популярно о важном

Еще один повод усомниться в справедливости гипотезы Эммаусского – это судьба коренных жителей Арской земли – бесермен, которые, страдая от усобиц в Орде и набегов ушкуйников в конце XIV века стали переселяться в низовья реки Чепцы, всего в нескольких километрах от г. Хлынова. 61Что выглядело бы очень странно, если бы этот город, действительно, была основана ушкуйниками, от которых бесермене натерпелись немало горя.

Таким образом, всесторонне рассмотрев гипотезу Эммаусского об основании г. Вятки ушкуйниками – участниками похода 1374 г., мы вынуждены признать, что известие Троицкой летописи, на котором она основана, не может служить тому веским доказательством. Более убедительным нам представляется мнение Спицына и Верещагина, считавших, что во всех трех случаях под названием «Вятка» в этом летописном известии упоминается не город, а река с прилегающей к ней местностью. Изучение самого похода и современных ему исторических событий подтверждает это мнение. Убеждение, что ушкуйники являются предками вятчан, является ошибочным, а романтическое отношение к ним зиждется на незнании исторических фактов и подлинной природы ушкуйничества.

Таким же ошибочным является мнение, что г. Вятка был основан в 1374 г. ушкуйниками. Археологические факты свидетельствуют, что город к этому времени уже существовал, и назывался, согласно письменным источникам, не Вяткой, а Хлыновом. Причем само это название может служить историческим источником. Но об этом поговорим на следующей открытой лекции.

Вопрос, вынесенный в заголовок этой статьи, связан с историей основания г. Хлынова (Вятки, Кирова), чем и интересен. Его не обошел ни один из крупных историков Вятского края, обзор мнений которых представлен Л.Д.Макаровым в 1 томе «Энциклопедии земли Вятской». 62Не пересказывая его статьи, заметим, что происхождение древнего названия главного города Вятской земли до сих пор остается неразгаданным.

При этом в последние годы особый вес приобрела гипотеза, согласно которой название «Хлынов» происходит от слова «хлын» в значении «тунеядец, мошенник, вор, обманщик в купле и продаже, барышник, кулак» (В.И.Даль). 63И если ученые еще готовы обсуждать состоятельность этой гипотезы, то обыватель, сознание которого не отягчено научной методологией, уж почти уверовал в то, что исторический Хлынов был городом хлынов – бродяг, мошенников и воров, отчего и получил свое название. Естественно, что это не могло не наложить отпечатка на отношение наших современников к древнему Хлынову, когда часть из них восторгается разбойным прошлым вятчан, а другая видит в их «хлыновстве» чуть ли не корни всех их бед.

Между тем, уже давно настало время спросить – на каких источниках основана эта гипотеза, их возможно ли на основе одного лишь толкования слова « хлын» бросать тень на прошлое нескольких поколений вятчан? Эту цель и преследует настоящая статья, которая вовсе не претендует на энциклопедическую полноту и не ставит целью дать оценку всем гипотезам происхождения названия Хлынов . Ее цель куда скромнее – критически оценить научную состоятельность лишь одной из них – той самой, что возводит древнее название города к прозвищу хлын .

В 1980-е годы эта точка зрения была высказана Л.Н.Макаровой и позже поддержана преподавателями Кировского пединститута Е.Н.Мошкиной, ныне директором Вятской православной гимназии во имя преподобного Трифона Вятского, и С.А.Гомаюновым, ныне протоиереем, духовником этой же гимназии. Единство позиций ученых, их интерес и глубокое уважение к личности преп. Трифона Вятского не случайны и во многом определены той оценкой духовного состояния вятчан, в котором, по мысли исследователей, они пребывали до прихода на Вятку преп. Трифона, совершившего перелом в духовной жизни местного сообщества. В свою очередь эта оценка в значительной степени предопределена ушкуйнической теорией А.В.Эммаусского и тем самым негативным отношением к слову хлын и названию Хлынов , о котором было сказано выше. Подробнее об этом.

В 1994 г. Мошкина в статье «Еще раз о древнем наименовании города Кирова – Хлынов», 64полемизируя с Д.М.Захаровым, который считал возможным происхождение названия «Хлынов» от бесерменского названия Колло , или финского слова кюля – «деревня», или от апеллятива холуй – «сор, песчаный нанос, мусор, оставленный водой», отвергла эти построения и, поддержав точку зрения Макаровой, привела в ее пользу аргумент, который, по ее мнению, «может поставить точку в давнем споре». Это название реки Хлыновки в Лузском районе, на берегу которой расположен населенный пункт Хлындино, название которого, вероятно, восходит к онежскому хлында – «бродяга». Поэтому, как пишет Мошкина, «есть основания полагать, что два гидронима Хлыновка , ойконимы Хлынов и Хлындино образованы от прозвища хлын , хлында ». 65

Двумя годами позже, в 1996 г., к этой теме обратился С.А.Гомаюнов (ныне протоиерей), внимание которого было приковано к проблемам методологии местной истории. 66Движимый стремлением при изучении истории местного сообщества «постичь его не только как совокупность отдельных атомов, а как, в первую очередь, единое целое, самоидентифицирующее себя во временном потоке истории», Гомаюнов предложил сосредоточить усилия на изучении «местной идеи», через которую местное сообщество проявляет себя в истории как «коллективный индивид, обладающий соборным личностным началом» и которая указывает на его «совокупную духовную характеристику». Источником для изучения этой идеи, по мнению ученого, является местное предание, которое, как и православная икона, «часто идет на искажение отдельных моментов эмпирической истории и делает это для того, чтобы сосредоточить внимание не на деталях, а на целом – «идее», имеющей вневременной характер. 67

Гомаюнов пишет, что вятское предание прочитывается в самых разнообразных источниках – пословицах и поговорках, древних летописцах и рукописях, так как «Повесть о стране Вятской» или «Житие преп. Трифона», главном городском празднике – вятской свистунье, гербе города, градостроительной композиции средневекового Хлынова (Вятки). При этом, по справедливому замечанию ученого, его «подлинный, неискаженный образ можно увидеть только, если будет выбран правильный угол зрения». 68Разделяя эту мысль, заметим, что к числу источников местного предания также относится и название города, которое активно участвует в формировании его образа в сознании горожан – не только ученых, но и обывателей.

Какую же оценку или, говоря словами самого ученого, «совокупную духовную характеристику» счел он возможным дать вятчанам? Гомаюнов считает, что «найти ее словесную характеристику довольно просто: за вятскими прочно закрепилось прозвище «слепороды» . Причем эта «слепота относится не к внешнему человеку, имеющему какие-то физические недостатки, а к человеку внутреннему, и слепота здесь – слепота душевная». И далее: «Слепород, таким образом, на языке предания – это человек, отделивший себя в душе от Бога и погрузившийся в мрак распадающегося мира, в котором каждая противостоящая слепороду часть воспринимается не просто как иная, но как враждебная. Слепород в борьбе за жизненное пространство не останавливается ни перед чем, в том числе и перед братоубийством». 69