Александр Балыбердин - Неизвестный Хлыноff. Популярно о важном

Популярность Словаря В. И. Даля была настолько велика, что в 1861 г., после выхода в свет первых его выпусков, автор был удостоен «Золотой Константиновской медали» – высшей награды Императорского Русского географического общества, а в 1868 г. избран почетным членом Академии наук. Спустя несколько лет, в 1880—82 гг., последовало второе издание Словаря, «исправленное и значительно умноженное по рукописи автора». Заметим, что по времени это событие совпало с отмечавшимся в 1880 году 100-летием Вятской губернии и началом научной деятельности плеяды вятских историков во главе с Верещагиным, в глазах которых Словарь являлся наиболее современным и авторитетным источником. Несмотря на то, что сам В.И.Даль не считал свой труд «ученым и строго выдержанным», справедливо замечая, что «общие определения слов и самих предметов и понятий – дело почти неисполнимое и притом бесполезное».

Обращение Верещагина к Словарю В. И. Даля представляется вполне органичным. Непонятно другое. Во-первых, почему он решил связать слово хлын именно с Вятской землей, когда в своем отрицательном значении его бытование отмечено автором словаря также в Нижегородской и Сибирской губерниях, а выражение Берегись, тут хлыны есть! автор словаря приводит со ссылкой на Тульскую губернию, весьма далекую от Вятки. Во-вторых, у слов с корнем хлын есть и другие значения. Так, если в Саратовской губернии слово хлынить означает мошенничать или плутовать, то в Вологодской губернии это же слово означает вяло, лениво идти или ехать. В Сибири хлынью, хлынцой называют, говоря о верховой езде, самую тихую рысь – поехал хлынью, хлынцой. И, конечно, всем известен глагол – хлынуть или нахлынуть в значении натечь, набежать, налететь во множестве, потоком, толпой – вода хлынула с гор, дождь хлынул как из ведра, народ хлынул из церкви на площадь .

Отчего же именно вятчане «оказались» хлынами , а спустя сто лет еще и слепородами ? Несмотря на то, что до сих пор не обнаружено ни одного письменного источника, в котором бы они так именовались, и хорошо известно, что, как русские летописи, так и местные летописцы называют наших предков не хлынами и не хлыновцами , но всегда вятчанами. Даже тот факт, что вятчане, случалось, нападали на своих соседей, не дает оснований говорить об их какой-то уникальной духовной ущербности. Поскольку так поступали многие народы – и устюжане, и владимирцы, и новгородцы, и киевляне, жители Твери, Москвы и других городов.

Вятчане стали хлынами и слепородами исключительно по воле авторов этих концепций, поскольку эти допущения играли в них не последнюю роль. Как известно острие критики Верещагина было направлено против авторитета «Повести о стране Вятской», со страниц которой вятчане предстают благочестивыми наследниками новгородцев. Поэтому мысль о «Хлынове – городе хлынов » казалась ему одним и аргументов, опровергающих этот авторитетный источник. И он, действительно, преуспел. Если в «доверещагинских» изданиях по истории Вятского края 77мы не встретим и слова о хлыновстве вятчан, то уже в начале 20 века благодаря, прежде всего, публикациям А.С.Верещагина, гипотеза о «вятчанах – шестниках, хлынах и изгоях» прочно утверждается в историографии Вятского края.

Важное место она занимает и в концепции Гомаюнова, усердного почитателя преп. Трифона Вятского, «земная миссия» которого, по мысли ученого, состояла в излечении вятчан от «родового греха» слепородства . 78Эта мысль представляется вполне логичной для методолога, педагогичной – для учителя и богословски обоснованной – для священника. Поскольку все мы, отчасти, духовно слепы и тем самым доставляем немало бед, как ближним, так и самим себе. Вопрос в другом – насколько она исторична? Существуют ли, действительно, веские основания называть именно Хлынов городом хлынов и утверждать, будто именно это прозвище, в его отрицательном значении, предопределило название нашего города?

Для ответа на этот вопрос историк должен обратиться к источникам. Важнейшими из них принято считать письменные, и среди них – общерусские летописи или памятники местного летописания. Однако, как было отмечено замечено выше, ни один из этих источников не называет жителей Хлынова хлынами или слепородами , но всегда вятчанами . 79В том числе при описании битвы с устюжанами в Раздерихинском овраге, в которой, по мнению Гомаюнова, особенно ярко проявилось слепородство вятчан. 80Нет этих слов в «Повести о стране Вятской», «Вятском времяннике» и «Летописце старых лет».

Казалось, следовало бы ожидать, что хлыновство и слепородство вятчан должны были бы получить соответствующую оценку в памятниках духовной литературы. Но ни в «Повести о Великорецкой иконе», ни в «Житии преп. Трифона Вятского», ни в его духовном завещании братии Успенского монастыря 81о них также нет ни слова. Нет этих слов и даже намеков на них и в древних богослужебных текстах (тропаре, кондаке, молитве), посвященных преп. Трифону или Великорецкому образу. В 8 икосе акафиста преп. Трифону упоминается исцеление от слепоты, но в прямом смысле, как исцеление от физического недостатка: «Радуйся, расслабленных укрепителю. Радуйся, беснующихся от насилия диавольского свободителю. Радуйся, слепым зрение возвращаяй. Радуйся, хромыя еже право ходити устрояяй. Радуйся, немым проглаголание даруяй. Радуйся, неисцельныя язвы дивно врачуяй». Также и при описании чудес от Великорецкого образа о слепоте каждый раз говорится в прямом, а не в переносном смысле – как о физическом недостатке.

Ни один из этих источников не называет вятчан хлынами в уничижительном смысле. Напротив, мы встречаем совсем другие примеры. Так составитель Жития преп. Трифона пишет, что жители Хлынова с любовью встретили старца —

«Преподобный же Трифон, видя их любовь нелицемерную и веру яже по Бозе имущих несумненну, всегда о них моляше Господа Бога, яко да подаст им милость Свою». Когда же вятчан достигло известие о полученном благословении на строительство монастыря, то, по слову Жития, «зело возрадовашася и прославиша Бога и таков си течаху о препдобному с радостною душею и примаху от него благословение». 82

Также и «Повесть о Великорецкой иконе» весьма уважительно отзывается о хлыновцах, называя их «православными и боголюбивыми людьми града сего». В другом списке «Повести» сказано, что, осознавая себя недостойными принять чудотворный образ, хлыновцы сравнивают себя с жителями Ниневии и потому налагают на себя для очищения церковный пост. 83

На этом фоне резким диссонансом звучат слова из посланий вятчанам московских митрополитов Ионы (1452—56) и Геронтия (1486—89) с «убеждением их покориться великому князю, прекратить грабежи и разбои и возвратить полон». 84Как известно, эти послания полны резкой критики и упреков. Тем не менее, в них также нет слов о хлыновстве и слепородстве. Можно встретить критику в адрес вятчан и в других источниках. Например, в «Устюжском летописце», автор которого называет их «жестокосердечными», в том числе для того, чтобы превознести своих земляков устюжан – «усердных споборников и верных служителей московских великих князей». 85Как и послания московских митрополитов эта оценка относится к конкретным событиям политической истории второй половины 15 века и на фоне остальных источников выглядит, скорее, исключением, чем нормой.