Алексей Каплер - Киноповести

Все отодвигаются.

— Хулиган! Мерзавец! — взвизгивает Красовский и вдруг падает на землю, получив от Матвея добрый удар.

— А еще кандидат партии… — кричит он уже с земли. — Ладно, я с тобой посчитаюсь!

Красовский поднимается и ладонью отряхивает брюки.

Сплюнув, Матвей входит в свой дом. Вслед за ним входят братья. Через мгновение оттуда доносится веселая музыка.

Резкий звонок. В комнате полумрак. На белом циферблате стенных часов стрелки показывают половину четвертого. Под часами большая карта Буденновского района.

Снова трескучий звонок. На кровати безмятежно спит человек. Третий звонок. Человек просыпается, не понимая еще, где он, что происходит. Звонок. Человек быстро вскакивает и босиком, под непрерывный уже звон, бежит отворять дверь.

— Телеграмма, — раздается голос. — Ночная молния.

Человек принимает телеграмму и, захлопнув дверь, читает ее:

МОЛНИЯ НОЧНАЯ БУДЕННОВКА СЕКРЕТАРЮ ГОРПАРТКОМА СТУКАЛОВУ КВАРТИРА

ОТДАЙ САДОВНИКА ЗАЧЕМ ПЕРЕМАНИЛ

Стукалов плюет и чертыхается.

В Долгушах ночь. Только на востоке, над линией горизонта, изрезанной конусами терриконов и вышками копров, бледная полоска предутреннего неба.

Горят фонари на копрах.

Резкий стук в дверь. Семен поднимает голову с подушки, сонно спрашивает:

— Кто?

— Молния, — отвечают из-за двери.

Семен вскакивает, приоткрывает дверь и протягивает руку за телеграммой. Вскрывает ее.

ДОЛГУШИ ДОМ ПРИЕЗЖИХ ПРИМАКУ

ВЫКУСИ СТУКАЛОВ

Рассвет. Гаснут фонари. Долгушевские улицы безлюдны.

Точно в той же мизансцене, как и в первый раз, идет по улице петух. Сворачивает во двор Дома приезжих, останавливается под окном Семена и начинает кричать.

Семен вскакивает с кровати и бросает в петуха всем, что попадается под руку. Петух подпрыгивает, но не перестает вопить.

Смеясь и увертываясь от снарядов Семена, через двор идет Кузьма. Подходит к окну, снимает с головы свою мохнатую шапку, вынимает из нее бумажку, сложенную вчетверо.

— Вам…

Семен берет бумажку, критически смотрит на Кузьму, кивает на петуха.

— Поймай петуха.

— Его поймаешь!.. Убить — это можно.

— Ну убей… — пряча улыбку, соглашается Семен.

К у з я (подумав) . Десять рублей дашь?

С е м е н. Дам. А за живого пятнадцать. Я его лучше сам убью.

К у з я. Ладно, расстараюсь.

И, сразу повернувшись, Кузя бросается на петуха. Но птица взлетает и, закудахтав, благополучно перелетает через забор.

Семен смеется. Разворачивает записку.

Неверным почерком в ней написано:

«Зайдите ко мне, если не жалко время. Ольга Бобылева».

Ольга, согнувшись, сидит на кровати, охватив колени руками. Лицо у нее усталое.

Поодаль на табуретке — Гришка, громоздкий парень с красным потным лицом. Он старается сидеть неподвижно, но хмель колеблет его грузное тело, и он слегка покачивается из стороны в сторону.

Входит Семен — весь в белом, в легкой рубашке, в светлых брюках, в теннисных туфлях. Светлые волосы, как на негативе, подчеркивают загорелое лицо. Закрывает за собой дверь и останавливается.

Гришка медленно поворачивает к нему свою квадратную голову. Взгляд его затуманен злобой и хмелем.

— Нового завела! — хрипло говорит Григорий и поднимается, пошатнувшись. — Сука!..

Неожиданно он бросается на Ольгу.

Но Семен перерезает ему дорогу, хватает его руки и скручивает их назад.

…К крыльцу Дома приезжих подходят братья Бобылевы.

У сидящего на ступеньке Кузи Иван спрашивает:

— Дома сестра?

Кузя утвердительно кивает. Иван вынимает из кармана сверток.

— Разворачивай! — нетерпеливо шепчет Матвей.

Иван развертывает бумагу. В руках у него — пестрый шелковый платок.

Крадучись, подходят братья к Ольгиному окну, заглядывают внутрь и вдруг останавливаются, пораженные.

…В комнате драка. Гришка бьется в руках Примака, как окунь на льду. Бешеный мат и пена рвутся из его рта. Братья бросаются в комнату и, быстро сориентировавшись, «принимают» Гришку из рук Семена. Они выволакивают буяна из комнаты, и Семен затворяет за ними дверь.

Даже не изменив положения, Ольга все так же сидит на кровати.

— Вы меня зачем звали, Бобылева? — спрашивает Семен после паузы.

— Вы взяли мой браунинг. Отдайте… Садитесь, пожалуйста, товарищ Примак, — вдруг быстро и неуверенно говорит Ольга. — Если не брезгуете…

— Нет. Сидеть мне у вас не стоит. Сколько времени вы в партии? Тринадцать лет?

— Зачем так издалека подъезжать, Примак, — грубо отвечает Ольга. — Хочешь спросить, почему я, партизанка, член партии, боевая баба, надумала… Так прямо и спрашивай!

За окном на улице, сначала где-то далеко, а потом все ближе и ближе, поют песню:

— Из партии вы меня теперь исключите, мое дело конченое, и нечего обо мне говорить! — кричит Ольга.

Семен ходит по комнате из угла в угол, мимо стола, застланного газетой, мимо комода, подпертого кирпичом.

— У вас стакана чая не найдется? В горле пересохло.

Ольга быстро встает.

— Чаю?.. Можно… Сейчас будем чай пить.

Она подходит к полке, к комоду, роется в ящиках, оглядывает стол. Смущенно подходит к Семену, вертит в руках железную кружку.

— Сахару нет… И вот стакана второго нет, перебились все — не заметила… Чуб хороший, товарищ Примак… Верно, хороший…

Ольга садится на кровать. И вдруг быстро начинает говорить:

— Но трудно так… Хочется, чтобы семья… взяться за руки, поговорить обо всем… Чтобы скатерть белая… Чтобы как у людей… Но ведь не нужно это никому! Вы, наверное, тоже против — разложение, мол, мещанство…

Так говорит Ольга, говорит точно сама с собой, и обводит глазами свою пустую комнату.

— А что это за человек у вас тут был?

Ольга вспыхивает.

— Григорий? Я с ним раньше жила. Давно… Девчонкой еще… Теперь привязывается. (Пауза.) В пивной стаканы тогда мыла. Потом сбежала… В восемнадцатом пошла в партизанский отряд. Потом армия… Потом опять родные места. (Пауза.) И встретился тут один человек. Крепкий большевик. Преданный… Уважала… Полюбила. А жизни не вышло… Все разложиться боялся… Социализм строил. Меня и то счастливой не умел сделать. А как же всю-то страну?..

Семен ходит из угла в угол большими шагами, задерживаясь на поворотах. За окном, теперь уже совсем рядом, поют:

Семен садится на край подоконника.

— Можете заведовать отделом коммунального хозяйства, Бобылева?

Ольга молчит.

— Ну как? — спрашивает Семен. — Ты ведь, кажется, год просишься на работу. Говоришь, скучно.