Александр Миндадзе - Парад планет

…Мы снова сидим за столиком в столовой, пьем чай. Ждем приговора. Прокурор смотрит в сторону, помешивает ложечкой чай.

— А вас никогда не грабили? — вдруг спрашивает он.

— Нет.

— И никогда не обступали в переулке? Не пытались сорвать с руки кольцо? Нет? — Он смотрит на меня без улыбки.

Я уже понимаю, куда он гнет.

— А вы знаете цифры… — говорит он. — Цифры… показатели преступности по нашему району? И между прочим, не нужда теперь толкает людей на преступления…

— Да, конечно.

— Не нужда, — повторяет он со вздохом, — а другие причины, в том числе и эмоциональные мотивы, о которых вы так красиво говорили…

— Вот именно! Не нужда! Так давайте же разбираться в этих эмоциях. В этих мотивах… И потом, знаете, если все будут прокурорами… боюсь, что это к добру не приведет… Кто-то должен защищать, верно?..

— …Рассмотрев обстоятельства дела, заслушав показания свидетелей, суд постановляет: приговорить Костину Валентину Сергеевну, 1948 года рождения, проживающую в городе Москве, ранее не судимую, на основании статей пятнадцатой и сто третьей Уголовного кодекса РСФСР к трем годам лишения свободы…

Судья делает небольшую паузу. Зал застывает в напряженной тишине.

— Однако, принимая во внимание смягчающие вину обстоятельства, личность подсудимой, ее чистосердечное раскаяние, а также то, что Костина в прошлом к уголовной ответственности не привлекалась, суд находит возможным применить вышеуказанную меру наказания условно, освободив подсудимую из-под стражи в зале суда…

В зале шум. Конвой расступается. Костина стоит в оцепенении, смотрит на судью, а тот с невозмутимым видом вкладывает странички приговора в папку дела, уже передает секретарю… И вместе с заседателями спускается в зал, идет к выходу. В зале еще слышны нестройные хлопки… Девушки с почты подбегают к барьеру, каждая считает своим долгом обнять Костину… Заведующая жмет мне руку, на глазах ее слезы…

Выходит из зала и женщина-милиционер в синем берете. Уже у дверей оборачивается, смотрит на Костину.

— Ты чего? Так и будешь сидеть? Тебя же условно, иди…

— Сейчас, — с трудом откликается Костина.

— Вот чудик, — удивляется женщина. — Другая бы скорее домой побежала, а она сидит. Слышала? Освободить из-под стражи… Все, стражи нет. Иди себе!..

Костина механически кивает ей вслед, но со скамьи не поднимается. Снова кивает кому-то, изображает улыбку. В зале уже пусто, последние зрители скрываются в дверях… Подхожу к барьеру, но моя подзащитная не думает подниматься со скамьи, сидит с прежним отсутствующим видом…

— Идем, идем, — я дотрагиваюсь до ее плеча. — На улице вздохнешь — сразу легче станет. Идем, возьми себя в руки.

— Да-да, сейчас. — Она наконец поднимается, выходит из-за барьера.

И вот мы оказываемся на оживленной, залитой солнцем улице. Движемся в общем потоке, по инерции притормаживая у витрин и лотков… Она идет рядом, молчит. С удивлением обнаруживаю, что она хороша собой, привлекательна и бледность только красит ее.

— Ну что? Тебе легче?

— Да, — откликается она. — Еще бы.

— Давай выпьем кофе, хочешь?

— А где тут кофе? — Она оглядывается, словно впервые попадает в этот город.

— А вот, на углу.

— Да нет, не стоит.

Я смотрю на нее.

— Ты сейчас не торопись, отдышись недельку. — Пытаюсь встретить ее взгляд, но она отворачивается, я вижу, как по щеке ее медленно сползает слезинка. — Ты что? Да перестань сейчас же!

— Уже, — говорит она. — Все в порядке, не волнуйся. — И поворачивается ко мне лицом. Глаза у нее сухие, на губах — улыбка, похоже, мне просто померещилось… Но я говорю:

— Нашла время, чудачка. Все так хорошо кончилось, ты должна прыгать от радости…

И тут она вдруг подпрыгивает, потом еще раз и еще, и прохожие начинают на нас оглядываться.

— Ну вот, — говорит она с усмешкой. — Теперь ты все про меня знаешь.

Мы подходим к троллейбусной остановке.

— Тебе на тридцать первый?

— Нет, — отчего-то веселится она. — На пятнадцатый.

— Так. Тогда быстренько запиши телефон: двести пятьдесят восемь… Погоди, карандаш…

— Да я запомню.

Я называю ей номер, она кивает. Подходит троллейбус. И тогда она вдруг обхватывает меня, прижимается… И идет к дверям.

— Так ты запомнила?

Она не отвечает, только взмахивает рукой и скрывается в троллейбусе.

— У вас какой вагон?

— Шестой. Десятое место.

Провожаем отца. День пасмурный, моросит мелкий дождик, и мы быстро идем по перрону вдоль поезда.

— А что за спешка такая, Петр Станиславович? — спрашивает Руслан.

— Да как сказать… — оправдывается отец. — Конец квартала у нас…

Потом он останавливается у газетного киоска, и мы с Русланом, сделав еще по инерции несколько шагов, ждем его у вагона. Руслан ставит отцовский чемодан и говорит:

— Ну и денек. Это что, лето кончилось, да?

Он достает сигареты и, вспыхнув зажигалкой, глубоко затягивается.

— Ты куришь? — смотрю на него удивленно. — Ты же раньше не курил.

— Это было раньше.

Некоторое время стоим молча.

— Знаешь, когда у меня плохо на душе, какие-нибудь неприятности, я всегда вспоминаю, что можно вдруг взять и сесть в первый попавшийся вагон. Сразу становится легко…

Он только слегка пожимает в ответ плечами:

— А поновей что-нибудь?

— Поновей? Не знаю. Давай, хочешь, уедем для интереса?

— Давай, — кивает Руслан. — Я готов. Только если ты мне объяснишь, куда и, главное, — зачем… — Он щелчком отбрасывает сигарету. И смотрит на меня задумчиво. — Ну что, Ира?

Отец подходит с пачкой газет. Пора садиться в поезд. Он обнимает нас — сначала меня, затем, слегка помешкав, Руслана.

— Ну, ребятки, давайте, родные, чтоб все в лучшем виде!

Он уже поднимается в тамбур вагона.

И я вдруг следом за ним ставлю ногу на ступеньку.

— Девушка, сейчас поезд отойдет, — напоминает проводница.

— И хорошо, уеду с вами!

Это шутка, и мы смеемся все вместе — я, Руслан, отец. Улыбается и проводница. Но поезд и в самом деле трогается, а я стою на подножке, и это уже совсем не шутка — двигается все быстрее и быстрее перрон, перестукивают бодро колеса… Неужели уехала?..

Руслан идет рядом с вагоном, прибавляет и прибавляет шагу, не отстает. Мы смотрим друг на друга молча.

— Прыгай, — говорит он мне негромко, как если бы стояли в тихом переулке. Я не откликаюсь, только мотаю в ответ головой.

Вот он уже бежит за вагоном, затем останавливается, зачем-то машет мне вслед…

Мы с отцом стоим в коридоре у окна.

— До конца поедешь? — словно и не удивившись, спрашивает он.

— До конца. А что?.. — Потом мне становится его жаль. — Сойду, сойду. Ну, конечно, сойду. На первой же станции.

Подходит проводница, спрашивает: