Александр Миндадзе - Парад планет

Зажег свет в комнате, встал на пороге. Не так уж он был молод, этот веселый прохожий, и мать у него была старая, она давно устала ждать его по ночам. И сейчас не повернулась даже к нему, не посмотрела, так и лежала к стенке лицом.

— «Армавир»-то, «Армавир»! — забубнил он. — Слышишь? «Армавир»-то… Раз — и нету. И все.

Мать молчала, а он не уходил, все стоял на пороге.

— Слышишь, мать? Вроде накрылся «Армавир», слышишь?

Нет, не слышала. Только вздохнула в ответ. Относилось это не к кораблю, к нему.

Утром выскочил из сарайчика, сбежав по тропинке, прыгнул в море. Волну головой пробил, вынырнул и увидел перед собой утопленницу. Прямо на него она летела, женщина в разодранном платье с обломком доски в руках. Промчалась на волне мимо, он еле успел увернуться. Море ее тащило, переворачивало. Выбросило на мелководье, и там она осталась лежать. Неловко, лицом в песок.

А он все стоял, не веря себе, своим глазам. Подошел к утопленнице с опаской. Она так и лежала без движения. Перевернул на спину, склонился над ней, приподнял. Утопленница его вдруг обняла. Встал, двинулся, ноги его сами пошли. Женщина оказалась у него на руках, живая или мертвая, она сжимала его шею. Он не понял, что случилось, ничего не понял, но руки держали, ноги шли.

В сарайчике, когда уложил на матрас, она его отпустила. Схватил початую бутылку, стал вливать в утопленницу. И себя не забыл, конечно.

И вот открыла глаза. Он прохрипел:

— «Армавир»? «Армавир»?

Снова заставил ее выпить, не жалел заначки. Услышал:

— Я была с мужем, но меня спас другой человек. Он где?

— Кто? Не знаю.

— С палубы смыло скамейку, мы на ней всю ночь плыли. Он меня вытаскивал за волосы, когда теряла сознание. Он где? Пусть придет! Пусть придет!

Еще раз повторила свое «пусть придет!» и закрыла глаза, заснула. Скрипнула за спиной дверь, заглянула в сарайчик мать и ушла, ко всему привычная.

Спала утопленница, дышала ровно. А он еще разок хлебнул, его была очередь. И сразу по-другому все увидел. И сарайчик укромный, и картинки с обнаженными красавицами на стенах, и молодую гостью не на картинке, а прямо перед собой на матрасе. Увидел все, как на самом деле было. И она улыбнулась, открыла глаза, когда он ее стал гладить, она не боялась его рук в татуировках. А потом подалась к нему, и это хозяину сарайчика не мерещилось, так и было.

Но смотрела не на него, а ему за спину и обнимала, чтобы только подняться навстречу тому, кто мгновенье назад возник в дверях, кого вызвала она из морской пучины страстной мольбой «пусть придет!». И вот он пришел, вернее, приполз, этот парень с раскосыми глазами, мокрый, измученный, синий не от холода, а потому, что весь был в краске. Тут только заметил хозяин сарайчика пятна на утопленнице, на теле ее, на обрывках платья — и она была мечена синим. И сейчас у него на глазах синее соединялось с синим, двое меченых плакали и смеялись, жалели друг друга и ласкали, а он сидел с пустой бутылкой, упершись в гостей взглядом.

А тот, кто приполз, все шептал и шептал, не мог остановиться:

— Я думал… думал, потерял тебя, все! В воронку когда затянуло, не отпустил, удержал, а у берега потерял! Очнулся, нет тебя, нигде нет! А в руке, в руке — вот! — Он показал, что у него в руке — обрывок ткани, ее платья. — Я тебя изо всех сил держал! Я себе сказал: иди, в море иди! Она там осталась, и ты иди! Потом на песке следы… я ползком… Сюда!

Утопленница обернулась к хозяину:

— Я не знаю, кто он, честно. Даже имени не знаю. Подошел, пригласил танцевать. Тут все и случилось. Мы танцевали, и тут — раз! Так вместе и прыгнули в воду. Всю ночь плыли. Я тонула, а он меня вытаскивал, вытаскивал…

— Он вытаскивал, а я вытащил, — сказал хозяин.

Она уже не слышала, опять вцепилась в парня. Вот теперь она была живая, точно. И парень за нее ухватился с новой силой. Так и держались друг за друга, будто срослись.

— Возьмите в компанию! — не унимался хозяин.

Его не слышали, не видели. И он вспомнил:

— А муж?

Утопленница посмотрела растерянно:

— Муж? — И тоже вспомнила, всплеснула руками: — Муж!

— Да, муж. Где мужик твой, муж? — твердил он с кривой улыбкой, выкидывая последний свой козырь. — Ты была с мужем, сама говорила. Где муж?!

А муж мой, Валера, стоял, отвернувшись, у перил, смотрел в темноту. Я за ним следила, ждала, что оглянется. Мы были в свадебном путешествии и, можно сказать, за все время впервые расстались. Вот минуту назад, когда меня пригласили танцевать. Оглянется или нет? Партнер тянул на середину площадки, а самую толчею, и я стала терять мужа из виду, только раз-другой мелькнула его спина: как отвернулся, так и стоял, будто ему было все равно. Тут музыка смолкла, но я не успела уйти, начался новый танец, опять заиграл оркестр. Нарочно или нет, но партнер меня все путал, кружил, я уже не видела Валеру, только маяк справа по борту, который словно мне подмигивал. Я сказала себе: пройдем маяк и все, ухожу! И тут вдруг посреди танца сильно качнуло палубу, кто-то даже упал, не удержался на ногах, но всех это развеселило, партнер мой засмеялся:

— Танец до упаду!

Оркестр продолжал играть, пассажиры вовсю отплясывали, старались. Что-то под палубой бухнуло, взорвалось, зазвенели стекла. Партнер обрадовался:

— Это барабан! Барабан!

Уже выла сирена, она была как музыкальный инструмент в грохочущем оркестре, бегали уже по палубе люди, махали руками, они будто тоже танцевали, от восторга кричали. Судно начало заваливаться набок, люди падали и, как ваньки-встаньки, тут же вскакивали, опять плясали. Не остановить было танец, пока не повалило всех в кучу-малу, не потащило по палубе вниз, в волны. А они уже захлестывали борт, и там, вцепившись в перила, с повернутой ко мне головой стоял мой муж Валера, вот когда он оглянулся! Волны росли, гуляли уже по палубе, стаскивали в море людей, а Валера все держался, будто ждал, когда я к нему скачусь, смотрел на меня и ждал.

А я бежала, ползла и снова бежала, тот, с кем танцевала, так и не отпустил меня, тянул за собой. Я оборачивалась и не видела Валеру, уже никого не видела у перил, кричала, звала его. И он меня звал из темноты, я слышала его голос: «Наташа!»

— Наташа, Наташа! — хрипел партнер по танцам. — Наташа и Тимур! Ты, Наташа, и я, Тимур! И я, Тимур!

Он втащил меня в коридор, людской поток подхватил нас, понес. Выскакивали из кают, бежали, на ходу натягивая спасательные жилеты, падали. Потом все остановились, мы застряли в коридоре, в толчее. И опять помчались, в обратную сторону. Вынесло нас на корму. Последнее, что я помню: вода приближается, люди прыгают на плоты. Мы толпимся на корме, сзади грохот, катятся бочки. Удар, щепки летят, нас заливает краской. Женщина, совершенно голая, становится синей. Прыгает в воду мужчина с ребенком, за ними скатывается вместе с огромным барабаном музыкант. «Все будет хорошо!» — кричит с плота матрос. Мы на краю кормы, перед нами человек в костюме, в руках у него почему-то бильярдный кий. И вот он в воде, теперь наша очередь. «Наташа!» — это мой партнер по танцам, он рядом. Мы прыгаем, взявшись за руки.