Александр Миндадзе - Парад планет

— Тоже — да, — опять грустно улыбнулся Гундионов. И сказал: — Ну? Иди к ней. Иди.

…Павел крадучись поднялся на крыльцо. Спиной к нему на веранде сидела Мария. На цыпочках он подошел к ней сзади, ладонями прикрыл глаза. Мария не пошевелилась, ни слова не проронила. Она знала, кто пришел и стоит у нее за спиной, и упрямо молчала. Но Павел был терпелив, ладоней не отнимал. Так он стоял долго, пока Мария все так же без слов ни погладила его руку.

Жена сказала:

— Тебе, Паша, повестка.

— Так!

— К следователю. Я не стала расписываться.

— Да-да.

Он прошел в гостиную, взял из рук Марии Петровны повестку.

— Ну? Что бы это могло значить? — спросила жена.

— Конец нашей жизни.

— Будем умирать?

— Наоборот. Нам теперь не страшен серый волк, — усмехнулся Клюев.

— Что за панические настроения! — сказала Мария Петровна. — Мы в этом доме прожили целый век, вложили уйму средств. Это уже давно наша собственность, так или иначе.

— Да-да, — кивнул Павел Сергеевич.

— Что — да-да?

— Вызывают не по поводу дома.

— Других не существует, — сказала жестко жена. — Это единственная их зацепка, а остальное — дело, как говорится, негосударственное, и вообще, быльем все поросло. Наш дом им всегда мозолил глаза, особенно твоему Лялину, который тебя подсиживает, это опять его рука! Кстати, — продолжала оживленно Мария Петровна, — ты правильно решил уйти от прямой конфронтации, этого не надо!

— Я молодец, — сказал Клюев.

— Эти все волны еще схлынут, Паша.

Мария Петровна замолчала, стала смотреть бумаги, которые лежали перед ней стопкой.

— Тут у меня подколото, счета и прочее. Но, главное, Андрей Андреевич обещал заново оформить дарственную, это решит дело.

— Какой Андрей Андреевич?

— Ну, Гундионов. Я ему утром звонила.

— Вот как, — слегка удивился Павел Сергеевич.

— Ну да. Ему, кстати, тоже не понравилось твое настроение, — усмехнулась жена. — Опасается, как бы ты не наломал дров, неправильно истолковав его слова.

— Какие?

— Уж не знаю, что он тебе говорил, когда был здесь в мое отсутствие, — сказала Мария Петровна и снова углубилась в бумаги.

— Ты часто ему звонишь? — спросил, помолчав, Клюев.

Жена подняла голову:

— Иногда.

И снова склонилась над бумагами. Павел Сергеевич сидел напротив, смотрел на жену. Потом он поднялся и, зайдя ей за спину, закрыл ладонями лицо. Мария Петровна вздрогнула, замерла. Он опять долго стоял сзади, а она сидела в напряжении и вот дотронулась до его руки. И, обернувшись, подалась к мужу, тот вдруг схватил ее, сжал, стал целовать. Но она уже испуганно отстраняла его, объятия ее душили, и тогда Клюев столкнул жену со стула, она неловко повалилась на пол… Она только и успела вскрикнуть: «Шакал, Шакал!»

Автомобиль Гундионова стоял у парадного подъезда многоэтажного здания. Водитель в костюме, при галстуке дожидался в салоне с книжкой в руках.

Павел Сергеевич, робея под взглядом милиционера, подошел к машине:

— Хозяин скоро твой выйдет? — спросил он водителя.

— Не докладывал.

Водитель был молод, подтянут и исполнен достоинства. Клюев смотрел на него с улыбкой.

— Демобилизованный?

— И призванный, — отвечал молодой человек, не отрываясь от книжки.

— Десантник?

— Опять угадали.

— Хозяин тебе за спину садится. И свет в салоне всю дорогу!

— Точно! — удивился наконец водитель. — Вы это откуда?

— В самосвал не пересаживался?

— В какой?

— Все впереди, — усмехнулся Павел Сергеевич. — А как насчет скорости? Ведь он тот русский, который не любит быстрой езды.

— Вы его как облупленного знаете! — восхитился водитель. — Только мне кажется, он не русский.

Заметив оживление у входа, Клюев сказал на прощание:

— Бывай, Павел!

И поспешил к подъезду. Водитель помахал ему вслед.

Раскрылись массивные двери, милиционер взял под козырек. Вышел Гундионов. Павел Сергеевич был тут как тут:

— Повестку получил! — проговорил он, подстраиваясь под шаг хозяина.

Гундионов его словно не видел, не слышал. Не останавливаясь, шел к машине.

— Повестка мне пришла, Андрей Андреевич, — повторил Клюев.

Хозяин наконец нарушил молчание:

— В военкомат?

— Совсем не в военкомат! — теряя терпение, сказал Павел Сергеевич. Но надо было успеть сказать все, до автомобиля оставалось все меньше шагов. — Их Брызгин, видно, дожал. Ведь и для вас чревато, а? Что-то надо делать!

— А это кто, Брызгин? — последовал вопрос. — Не знаю такого.

Павел Сергеевич начал понимать игру, усмехнулся:

— А меня знаете? Я кто?

Гундионов впервые на него посмотрел. Недоумение его было столь искренним, что Павел Сергеевич поспешил представиться:

— Да Клюев я, Клюев. Водитель ваш бывший.

— Клюев? Да, ты водитель мой, да! — оживился хозяин, будто и впрямь только узнав Павла Сергеевича. — Клюев, точно. В Белогорске меня возил, было дело. Ты Клюев, да!

Не останавливаясь, он с ходу как бы вошел в автомобиль и уехал. Павел Сергеевич стоял у здания, смотрел вслед. Большая машина Гундионова по-хозяйски вписывалась в напряженное движение города.

Он сказал:

— Здравствуй, отец Василий! Мы с тобой в одном гараже, помнишь? Ты Зеленяева возил, я Гундионова. Ты от этого уже отрекся?

— Нет, — отвечал священник.

— Ты узнал меня?

— Конечно.

— Вот я и пришел к тебе, Василий, отец Василий.

— Зачем?

— Просто. Посмотреть. Все сейчас ходят на меня смотреть, а я пришел на тебя.

Малолюдно было в церкви, сумрачно. Мерцали огни, смотрели с высоты лики святых.

— Ты мне не скажешь ничего, и я тебе не скажу. Наверное, мы виноваты, что они такие и мы их возили.

— Да, — отозвался священник.

— Ты тоже святым не был, а, видишь, стал. И я хотел, да не судьба, видно!

Павел Сергеевич двинулся к выходу, вернулся. И вдруг, склонившись, приник губами к руке бывшего коллеги.

…Вышел из церкви. Свет дня ударил в глаза, ослепил. Клюев не сразу заметил «Москвич», двоих его пассажиров. Они как раз вылезали из машины. Он не увидел — услышал:

— Маэстро! Опять в наших краях!

— Ну? Как? Отпустил тебе Васька грехи?

Это были они, его горячие поклонники. Они шли к Клюеву бодрым шагом, и он тоже пошел навстречу.

— Дай, Паша, четвертной до получки! — уже начал свою песню бывший механик.

И уже вторил ему часовых дел мастер:

— А мне не надо. Мне искусство давай!

— Сейчас, сейчас, — успокаивал их Павел Сергеевич, приближаясь. — Все будет, все. И искусство будет, обязательно! Ну что, — сказал он весело, когда они сошлись, — приступим, помолясь?

Он бил их по очереди. Он дирижировал руками и ногами тоже: механика, часовщика, снова механика. Часовых дел мастер кричал с земли, уже не мог подняться:

— Тебе руки для другого даны!