Александр Миндадзе - Парад планет

Кабинка приземлилась, встала. Приехали, выходить не спешили. И не вышли совсем. Кто-то дергал снаружи дверь, но они дверь крепко держали, а что кричат, не слышали. И уже опять взлетали!..

— Давай уж, давай, ладно.

— Чего?

— Есть еще, есть. Вот карман-то топорщится.

Аксюта, очнувшись, без лишних слов извлек бутылку. Выпили.

— Что ж ты как вор? Не мог по-человечески?

— По-человечески лейтенант. Ты командировку ему оформил.

— Пришел бы… Так и так, извините дедушку… Дедушка очень жениться хочет, моря́чки надоели! Ну, Ксюша! — смеялся Семин. — Главное, кличка-то… Обман!

Помолчав, он сказал вдруг:

— Ольгу не вешай на меня. Это не надо. Ольга сама покатилась.

— Она и покатилась. Подтолкнул.

— Не скажи. Все наоборот. Я первое время вообще в тряпочку помалкивал. Пьешь с подружками? Да залейся. Батя тебя подмял? Ладно, звездочки у нас маленькие. Ну, такая ты мне попалась, какая есть, что ж теперь? Одно только… — Семин замолчал, лицо его стало жестким. — Забыла, что дочка у тебя! Мариночка едва глазки на мир раскрыла и что же видит? Тетку пьяную с соплями: «Девонька моя!» Ну, я пресек. Я немедленно оградил девочку. Развод разводом, но еще права материнские — раз! Выдернул! — И он жестом показал, как. И увял, произнес, позевывая: — Ну, потом в торговлю, что ли, она… оттуда дорожка-то прямая…

Семин опять зевнул. Напротив, склонив голову, с бутылкой в руке, откровенно посапывал Аксюта… Кабинка повисла, они оба уже спали, покачиваясь, как в люльке, над парком.

Внизу на аллее стояла женщина, толпа ее неспешно обтекала. Средних лет, в очках, с мороженым. На эстраде играл оркестр, казалось, заслушавшись, женщина встала некстати, мешая движению. И вдруг она стала кричать. Люди шарахались, даже оркестрант на эстраде обернулся. Вокруг уже была пустота, а женщина, застыв неподвижно с мороженым, все кричала:

— Армавир! Армав-и-ир! — Она это из себя вытягивала мучительно: — Армав-и-ир!

Семин с Аксютой проснулись, закричали в ответ:

— Армавир! Армавир!

И тут из соседней кабинки донеслось:

— Воркута!

— Семипалатинск! — отозвались из другой.

Мальчишка закричал:

— А мы тут киевляне! Киев! Киев!

Колесо поехало, кабинки раскачивались:

— Челябинск! Ура!

— Армавир! Армавир! — не унимались Семин с Аксютой.

Но крик их потонул, пропал в общем хоре.

— Ташкент! Москва! Херсон!

— Хрен вам в сон! — огрызнулся Аксюта.

…Наконец путешествие закончилось, выбрались кое-как из кабинки, побрели по темной аллее.

— Ну что, Герман… как тебя там по батюшке… Не будем больше друг от друга бегать? — сказал вдруг Аксюта трезвым голосом. — Куда? Жизнь-то, видишь, узелки свои крутит, крутит, а в конце еще морским завязывает, потуже…

— Да не жизнь, — отозвался Семин. — Ты сети крутил. Подглядывал за нами и крутил. Зачем мы тебе с Мариночкой сдались, ты скажи?

— Ну, вот сдались, значит.

— Мало тебе было, брюнет.

— Ну, не обижай меня, — сказал Аксюта. — Я муж твоей дочери, ты все не хочешь понять. Твой зять, как ни смешно. Нам еще жить. Что мы будем?..

Семин остановился. Вот этот под фонарем… Всклокоченный, мятый, даже сердитый… Зять?

— Или ты ее что… Может, еще поставишь перед выбором, жестко?

— Да! Только так! Хотя… я не думал об этом, — проговорил Семин. Он вспомнил: — Ее же… ее нет!

— Почему ты решил? Успокойся, скоро будем делить сокровище, — усмехнулся Аксюта. И сказал погодя: — Вот что, тесть… Попался ты мне, конечно, не дай бог, хуже тещи, но Марина ведь правда скоро появится, ты понял? И вот важно сразу, знаешь, взять правильный тон, ну, без бабских этих истерик… Страсти-мордасти оставим, ты даже из пистолета стрелял, все было. В общем, тесть дорогой… не омрачай!

Рассуждения Семина не занимали. Его только одно интересовало:

— А почему ты так уверенно?

— А?

— Ну что Марина… ведь если б была, так уже была бы… А ты уверенно!

— Я знаю это, чувствую. И говорю: Марина жива, она есть, вернется! Достаточно?

— Ах, «чувствую»!

— Ну, агитировать не буду, — пожал плечами Аксюта. — Это годами проверено. Я сам Фома неверующий, но что-то там между нами есть, связь особая, контакт, как хочешь называй. Вот чувствую, надо к окну подойти — точно, там школьница по улице идет, Маринка. Или в другой раз — велосипедистка. Опять она! И всегда так. Безошибочно!

— Ох, мелешь, пьяный.

— Или ты в Алексеевке служишь, я мимо на пароходике раз в неделю хожу. Вот если точно знаю, что сегодня надо к пристани причалить, значит, Маринка там меня ждет, ручкой машет. Да вот она! Ну, я ее на корму сажаю — и хода, в обратную сторону!.. — Аксюта помолчал, вздохнул мечтательно. — Там выше по реке горы, вид сказочный, Маринка, деточка моя, десять лет ей только, сидит, любуется, аж замерла! Ну, пассажиры, конечно, с ума сходят: что это пароходик вдруг курс изменил, куда плывем?

Семин замедлил шаг. Спросил:

— Что пароходик?

— Да курс изменил, курс! — улыбался Аксюта.

— Повтори.

— Курс изменил. А что?

— Ничего, — сказал Семин. — И на «Армавире»?

— Что на «Армавире»?

— Курс на «Армавире», курс.

— Я-то к этому какое отношение? — возмутился Аксюта.

— Ты, ты! — сказал Семин. Стояли под фонарем, он вглядывался в лицо спутника и повторял все тверже: — Ты! Ты! Ты!

— «Ты», «ты», «ты»! — передразнил вдруг Аксюта. — Ну? Дальше? Свободен был от вахты, ребят в рулевом попросил поближе к берегу… В чем же криминал? Не приказ, просьба!.. Я! Я! Я! — закричал он. — Вольно было им в баржу втыкаться!.. Это же все если бы да кабы, так любого можно! Ты… подожди! Куда? Стой!

Догнал Семина, схватил за рукав:

— Я ей, ей! Там набережная, огни… красиво! Она развеселилась, в ладоши хлопала. Я же Маринке этой, ей! Я все время ей угождал, постоянно… Скрутила меня девчонка, моргнуть не успел! Подожди! Куда?

— Уйди ты, уйди! — сказал Семин и сам ушел в темноту.

Дождь барабанил в стекло, а потом смолк в одно мгновение, зашуршал вкрадчиво, обернувшись снегом. Вдруг белый занавес опустился, отодвинул перрон, толчею; поезд тронулся… Последнее, что увидел Семин: старик, как привидение, размыто маячит в окне, бьет по стеклу костяшками пальцев, губы его шепчут, шепчут беззвучно: «Нашел!»

— Я ее нашел.

Это он уже возник в вагоне вполне реально, что называется, живьем.

— Вы не разлеживайтесь, нам сейчас сходить, на следующей.

Семин с верхней полки молча смотрел на Аксюту, мимо смотрел, не видел.

— Трешка найдется проводнику? Я, в общем-то, из-за вас тут безбилетный.

Почему «вы»? И все в сторону смотрит. Сгорбленный, поникший. Старый… Говорит, не стесняясь пассажиров:

— Тут я выследил одного… Всю неделю на барахолке терся, женские вещи скупал. Так вот целый гардероб кому-то… Вчера проследовал за ним в пригород. И, как оказалось, не напрасно. Не разлеживайтесь. Семин, не разлеживайтесь. Я там в тамбуре, давайте!