Рахсивой Мухамеджанов - Суюнчи

Анзират, гордая и непреклонная, долго смотрела на вошедшую Халиму, знаком отпустила ее и спросила:

— Какое у нее образование?

— На первом курсе института занимается, — ответила Бахри.

— Позови другую.

— Неужели плоха? — недоумевала Бахри.

— Сказано, зови другую! — не сдержался Халмат.

Бахри позвала следующую внучку:

— Карима! Принеси чай!

— Хорошо, бабушка.

Пока она поднималась по лестнице, Анзират спросила:

— У нее какое образование?

— Десять классов.

Девушка поставила чайник на стол и ушла.

— Да, она мне больше нравится, — сказала Анзират. — Еще есть?

— Есть еще одна, — нехотя ответила Бахри. — Но учти, у нее всего восемь классов.

— Ничего, позови.

— Назира! Принеси чай!

— Уфф! — недовольно фыркнула Назира. — Чай, чай! Сколько можно?

— Такая непослушная, такая языкастая, — говорила про нее Бахри. — После восьмого класса не захотела дальше учиться.

Назира поднялась на балхану и, даже не поздоровавшись, со злостью поставила чайник на стол.

— Все! Она моя! — сказала довольная Анзират. — А насчет учебы не беспокойся, дальше в моей школе будет учиться.

Обширный зеленый луг, на котором раскинули свои юрты скотоводы, со всех сторон был окаймлен высокими горами.

Увидев пасущихся лошадей, Шермат оживился.

— Турсунбай, я не знаю, как ты относишься к кумысу, но я обожаю! — радостно воскликнул он.

Когда они проходили мимо краснощеких, дородных казашек в белых халатах с бидонами в руках, Шермат не удержался, весело крикнул им:

— Токио-Мокио! Осака-Мосака!

Девушки в ответ захохотали.

— Разве мы уже в Японии? — не понял Турсунбай.

— Во всяком случае, приближаемся! — ответил отец.

…Возле юрты старик-казах, орудуя лопатой, рыл яму.

Шермат, увидев его, подошел ближе. Старик напевал и ни на кого не обращал внимания, продолжая работать.

— Зачем копаешь? — спросил Шермат.

— Хочу и копаю! — не удовлетворил его любопытство старик, едва взглянув.

Шермат постоял немного, затем повернулся и зашагал прочь. Турсунбай не отставал от отца.

Старик вылез из ямы.

— Эй, ты куда?

— Хочу и иду! — оглянулся Шермат.

— Подожди! — остановил его старик и указал на Турсунбая: — Это кто?

— Сын.

— Сын, говоришь? — Старик пристально разглядывал Турсунбая.

— Документ показать? — разозлился Шермат.

— Зачем документ, я же вижу — твоя копия. А он бороться умеет?

— Мой сын все умеет!

— Подожди тогда. Серикбай! Серикбай! — позвал старик внука. — Подойди сюда! — Ои немного отошел назад и опять смерил взглядом Турсунбая. — Правда, твой поменьше… Но ничего! Серикбай, подойди ближе.

Серикбай и вправду был чуть выше Турсунбая и плотнее его.

— Смотри, честно надо бороться, — предупредил Шермат своего сына. — За трусы не цепляйся, мы все-таки в гостях находимся, неудобно.

Старик вынес из юрты домру и, выкрикивая что-то по-казахски, начал настраивать инструмент на какой-то бешеный ритм.

Турсунбай и Серикбай отошли в сторону и, ожидая удобного момента для атаки, стали ходить по кругу. Звуки домры набирали все большую силу.

Вокруг собралась толпа зрителей. Старик все продолжал что-то выкрикивать.

Шермат сказал кому-то рядом:

— Ты ему скажи, пусть не подсказывает, это нечестно.

— Он не подсказывает. Подбадривает.

Наконец Турсунбай и Серикбай схватились. Все замерли. Домра тоже настроилась на какой-то тихий, но тревожный ритм. Турсунбай с силой потянул на себя Серикбая и ногой дал подсечку. Но Серикбай был тяжелее, он устоял.

Шермат не выдержал, подбежал к сыну и стал по-узбекски подсказывать. Но кто-то из зрителей увел его:

— Не надо мешать!

Тут Серикбай выбрал удобный момент, резко поднял Турсунбая и перебросил через себя. Все зааплодировали. Чистая победа!

— Нет, это нечестно! — запротестовал Шермат. — Пусть они еще раз поборются.

Но на него уже никто не обращал внимания. Все стали расходиться.

— С каким лицом я теперь вернусь домой? — ворчал Шермат от обиды.

— Можешь не огорчаться! — сказал Турсунбай. — Все равно тебя домой не пустят!

Турсунбай и Серикбай, оседлав ишаков, гонялись друг за другом. А Шермат и старик-казах сидели возле юрты и пили кумыс.

— Зачем тебе в Японию? — говорил старик. — Разве здесь хуже? Простор! Чистый воздух! Кумыс! Живи у нас,

— Спасибо.

— Ешь мясо, бешбармак попробуй,

— Я ем, Меркенбай, ем.

Жена Меркенбая вынесла еще один бурдюк кумыса.

— Сауле, — обратился к ней Меркенбай. — Знаешь, кто у нас сидит?

— Человек, кто же еще?

— А знаешь, сколько у него детей? Десять! Правильно, Шермат?

Шермат утвердительно кивнул головой.

— И все мальчики! — продолжал восхищаться Меркенбай. — Не то что наш сын. У него всего один ребенок — Серикбай. Видите ли, его величество в городе живет!

— А ты, я вижу, опять кумыс с водкой смешал? — покачала головой жена. — А гостя за что угодно хвали, но не за число детей — их же его жена рожала.

— Она меня из дома выгнала, — печально сообщил чуть захмелевший Шермат. — Насовсем.

— Не расстраивайся, мы тебя здесь женим! — вскинул руку Меркенбай, как и его гость не избежавший воздействия водочно-кумысного «коктейля». Он позвал внука: — Серикбай!

— Что, дед?

— Иди позови тетю Шолпан!

Жена старика вконец рассердилась и, сплюнув, ушла.

Вскоре появилась пышногрудая Шолпан. Ей было лет сорок.

— Меркенбай, ты звал меня? — остановилась она поодаль.

— Звал, Шолпан. — Меркенбай нагнулся к Шермату и шепнул: — Посмотри, посмотри хорошенько. Она тебе нравится?

— А что, она японка?

— Откуда я найду тебе здесь японку? — тихо возмутился Меркенбай. — Конечно, нет! Но ты посмотри, хорошая, правда?

— Ничего.

— Зачем звал? — теряла терпение Шолпан. — Сколько можно ждать?

— А что ты там стоишь? — Меркенбай рукой указал на Шермата: — Познакомься, мой самый близкий друг.

Шермат встал и зачем-то козырнул:

— Шермат.

— Генерал! — добавил пьяный Меркенбай.

— Шолпан, — представилась женщина и засмеялась: — А почему он одет по-граждански, если генерал?

— Он в отставке, — пояснил Меркенбай. — И самое главное — холост.

— Нет, я не генерал. Это моя мама генерал! — сказал Шермат. Вдруг он отвернулся от Шолпан и, потирая кулаком глаза, заплакал.

— Что с тобой? — забеспокоился Меркенбай. — Ты плачешь?

— Да, — ответил Шермат, всхлипывая. — Я плачу.

Шолпан не удержалась — прыснула.

— Ты чего тут хихикаешь? — сказал ей Меркенбай и, когда та, хохоча, удалилась, снова обернулся к Шермату:

— Что случилось? Зачем плачешь?

— Как увидел ее, вспомнил свою жену… — вздохнул Шермат.

— Ты же сказал, что она тебя из дома выгнала. Правильно?

— Правильно.