Юрий Ильенко - Легенда о княгине Ольге

Облак — конь княгини, белый арабский жеребец, стоял неподвижно, не мешая конюху холить и чистить атласную розовую шкуру. Немой конюх ласково мычал, влюбленно проводя волосяным жгутом по могучей груди белого зверя.

Конюху помогал отрок. Он весь полыхал светлым мальчишеским счастьем, расчесывая, волосок к волоску, тяжелую, как струи парного молока, белопенную гриву.

Немой надел на морду жеребца оглав-недоуздок и глянул на помощника, который давно уже зачарованно и недоверчиво ждал этого мига. Конюх кивнул — подросток прыгнул на спину жеребца. Араб слегка повернул точеную голову и покосился с удивлением на босоногого всадника. Немой ласково чмокнул губами, и араб, пританцовывая, двинулся по вышгородскому склону вниз, к Днепру. Отрок сидел на его спине сосредоточенный, бледный, преисполненный гордости.

Навстречу, с Подола, подымались верховые: юнец из Киева и еще двое. Гонец Вивера — расторопный княжий холуй с нахальным смазливым лицом — поставил своего коня поперек тропы, крикнул конюху:

— Пошто, немой, смерда балуешь?! Не ездить ему на таком коне! Он сын ключницы! Сын рабыни! — И стал напирать на подростка: — Слезай! Облак — конь княгини! Не ключницы! Или плети захотел?

Гонец размахивал сыромятной плетью перед самым лицом мальчишки, но тот не отпрянул, не отвел взгляда, а когда гонец чуть осадил своего коня, шепотом выпалил:

— Сын ключницы и… князя… Запомни, дурак. С дороги!

Верховые посторонились, ошалело переглядываясь между собой, проводили мальчишку всполошенными взглядами. Они уже не могли видеть, как он кусал губы, чтобы сдержать слезы.

Тогда верховые молча окружили конюха. Теснили его, поднимали коней на дыбы, разворачивали их задом — давили его, терзали. Немой боролся беззвучно, как и положено немому. Храпели кони.

Через несколько дней поутру гридни приволокли Владимира, сына ключницы Малуши, пред грозные очи князя. Князь был в кузнице. В домотканых перепачканных сажей портах и рубахе наблюдал, как куют Облака, коня княгини Ольги. Рядом с князем вертелся давешний нахальный гонец, довольно ухмылялся, поглядывая на мальчишку.

Обернулся князь — похолодело сердце отрока.

— Говоришь, будто ты мой сын? — устало спросил князь.

Мальчик молчал.

— Знаешь меня?

— Кто тебя не знает… Знаю, — не поднимая глаз, ответил отрок. — Святослав ты. Князь. Сын княгини Ольги.

В кузнице всколыхнулся страх. Молоты повисли в воздухе, кузнецы боялись вспугнуть наступившую тишину.

Князь пристально рассматривал отрока. Повернул его к себе спиной, снова лицом, прощупал сквозь рубаху плечи, мышцы на груди, на руках, отодвинул от себя, сел на наковальню.

— Говорят, ты греческие книги читать умеешь?

— Умею, — смело глядя в глаза князю, сказал подросток. — Монах научил, грек Арефа, черноризец, что с княгиней пришел.

— А по-нашему, по-славянски, можешь?

— И по-нашему могу.

— Тоже грек выучил?

— Нет. Болгарин… Василий… слепой, ты его знаешь. Тот, которого Свенельд ослепил, чтоб не ушел. Тот, что поет.

— Чему еще обучен?

— Коней люблю…

— Все коней любят, — усмехнулся князь.

— Стрелы мечу.

— А нож? — Князь протянул отроку свой нож.

Мальчишка взял его, поискал глазами гонца — тот стоял, привалившись плечом к срубу кузницы, — и взмахнул рукой. Нож со звоном вошел в прокопченную стену в двух пальцах от побледневшей щеки гонца. Князь крякнул.

Мальчишка пошел за ножом, вынул, протянул князю.

— Коня этого знаешь? — Князь говорил уже каким-то другим, не усталым надтреснутым голосом, а крепким, сочным, хрустящим, как недозрелое яблоко.

— Это Облак — конь княгини Ольги.

— Умерла княгиня сегодня на заре… — помолчав, сказал князь. Он подошел к коню, уперся лбом в его крутую шею, потрепал холку. — Коня вместе с ней схоронить полагалось бы… — Обернулся к кузнецам, гридням, глаза его сверкали гневом. — Попы греческие да монахи околдовали мать со своим Христом! Эх! Велела хоронить себя по новому, по христианскому обычаю! Эх!..

Поднял князь голову мальчишки, заглянул в глаза. Спокойные глаза, умные, светлые и бесстрашные, как у самого князя. Легче стало на душе, сказал:

— Так что коня этого себе возьмешь!

Молотобоец выронил пудовый молот на наковальню.

Князь протянул отроку повод Облака:

— Иди…

Гонец тихо-тихо исчез в аспидно-черной глубине кузницы.

Мальчишка стоял ни жив ни мертв, однако решился, потянул повод. Но не успел он сделать и трех шагов, как князь остановил его.

— А может, ты мне все наврал про свои науки?..

Мальчишка резко обернулся:

— Спроси, что хочешь.

— Ну… — подумал князь, — скажи… как времена в году друг за дружкой идут? Где начало? Где исход?

Отрок сосредоточенно смотрел в глаза князю. Начал:

— С пролетья год начинается… с месяца березиля, свистуна, когда ветры свистят и щука хвостом лед пробивает. Потом месяц цветень — пустые щи, заиграй-овражки, ледолом-месяц. За ним травный месяц, мур — зеленые щи, росенник. Вослед — червец, изока, паутный, сирень-комарной, летний коловорот.

— Что за изока? — слукавил князь.

— Кузнечик такой в траве — изока, стрекочет. И слепни-пауты коней мучают…

Отрок замолчал, на глаза навернулись слезы — вот-вот брызнут. Князь заметил, приказал:

— Дальше!

— Дальше за коловоротом — липец червленый, сенозорник, сеностав, страдник, он же грозник… Потому как грозы о ту пору самые сильные…

— Отчего — сенозорник?

— Сено зорится, зреет на солнце… Оттого и следующий месяц зорничник, а еще — серп. Серп-месяц. За ним рютень, в то время олени починают рюти, реветь, любиться… А там уж листопад, зазимье, грязник… Наступает грудень, когда земля в грудки смерзается… И году конец: студень-зимник… Еще просинец-полукорм, когда день починает сиять, прибавляться… Да волчье время — лютый месяц. Княгиню жалко… — без перехода всхлипнул отрок, и предательская слеза все-таки перечеркнула щеку.

Князь не прогневался, утер отроку глаза заскорузлой ладонью:

— Никогда не плачь. Вон не плачут. Наступит пролетье-зеленые щи, пойдешь со мной в степь. А княгиню жалко… Ступай, Владимир. Всем говори: коня отец подарил… Стой. Кто открыл тебе, что мой сын?

— Княгиня Ольга. Она добрая.

— Добрая?

— Добрая была…

— К тебе добрая?

— Нет, ко всем…

— Знаешь… Садись верхом, беги к своему греку, скажи: князь велел описать жизнь матушки-княгини Ольги… По примеру греческих кесарей-императоров… Беги! Как опишет — пусть приходит ко мне.