Юрий Нагибин - Гардемарины, вперед!

— Наконец-то! — капризно сказала Анастасия. Подоспевший кучер опустил подножку перед Бестужевой.

— Премного благодарен, ваше сиятельство… — бормотал директор. — За великие заботы ваши… Флот русский перед вами в неоплатном долгу…

Уже сидя в карете, Бестужева подняла взгляд и в одном из окон увидела Алешу. Лицо его было напряженным и испуганным. Анастасия увидела улыбку на губах матери, поймала ее взгляд и неодобрительно скривилась.

Карета покатила.

Никита и Саша не заметили, как рядом с ними очутился Алеша.

— Алешка… живой… — сказал Никита. — Нам надо убираться отсюда поскорее, пока Котов к начальству не вызвал. Пошли ко мне обедать. Гаврила уже щи из трактира принес…

Директор подошел к своему кабинету. С лица его еще не сошла та особая улыбка, которая появляется после общения с большим начальством, но она медленно сползла с лица, когда он увидел ожидавшего его у двери Котова. Тот был мрачен, под левым глазом его уже разлилась болезненная синева. Они молча прошли в кабинет. Котов положил перед директором бумагу и сел, хмуро глядя перед собой. Директор быстро пробежал глазами бумагу, потом отодвинул ее от себя, потом опять запустил в нее глаза.

— Да что он такое натворил — этот Корсак? — спросил он, наконец, с некоторым раздражением.

— Ленив, необуздан, зол, невоздержан на язык, предерзостен, любопытен без меры. — Котов поморщился и добавил словно для себя. — Знакомства подозрительные имеет…

— А мне известно, что он весьма прилежен в науках, о море мечтает, остропонятен, а что любопытен, так и хорошо! — назидательно сказал директор, но, встретив ощупывающий взгляд Котова, переменил тон на доверительный. — Ну не могу я его наказать, исключить, выпороть и в солдаты не могу списать. Вы меня понимаете?

Лицо Котова словно в кулек сжалось, стало жестким и опасным.

— Дурные новости из Петербурга… Открыт злодейский заговор, — сказал он почти с радостью. — Одного уже взяли…

Директор озаботился и понимающе закивал головой, но видно было, что подобные разговоры волнуют его мало — слишком далека навигационная школа от дворцовых дел.

— Ивана Лопухина, подполковника, — продолжал Котов. — Матушка его, говорят, тоже замешана и некоторые дамы… Государыню Елизавету хотели извести, а трон вернуть младенцу Ивану, внуку Анны Иоанновны, что в Риге под стражей обретается. Опять задумали немчуру во дворец пустить. Сейчас ищут причастных… Среди знатнейших и влиятельнейших фамилий. Вы изволите понимать, о чем я говорю, господин капитан?

Директор сидел, не поднимя глаз. Он начал понимать…

Вечер. Театральная зала наполнилась публикой: роскошно одетые вельможи, дамы с фижмами, девицы, старички.

Три музыканта: флейта, виолончель и клавесин наигрывали гавот для развлечения публики. На сцене устанавливали последние декорации. Кто-то из актеров заглянул в глазок занавеса: «Нарышкина приехала?.. А это кто в лиловом у колонны?»

Второй актер тоже заглянул в глазок, отыскал глазами вельможу в лиловом: «Не московский… У нас он первый раз…»

На сцене появился Алеша в платье камеристки, в пышном парике. Он заметно нервничал и все время поправлял подкладной бюст, который разъезжался куда-то под мышки.

— Бестужева приехала? — спросил он, подходя к актерам.

— Нет еще.

— Дай я посмотрю.

Алеша заглянул в глазок. Горели свечи, нервно дергались веера. Кресло Бестужевой, поставленное как всегда чуть поодаль от прочих, пустовало.

— Может, заболела? — с надеждой в голосе прошептал Алеша и тайно перекрестился. — Пронеси, господи!..

Поздний вечер. Тихая зеленая улочка. Особняк Бестужевой. На противоположной стороне улочки под липой стоял Саша Белов и внимательно смотрел на окно мезонина, в котором двигалась фигура Анастасии. Лицо у Саши было мечтательным и нежным.

Вдруг на улочку въехала закрытая карета, остановилась возле особняка. С запяток соскочил человек в штатском и угодливо распахнул дверцу. Из кареты решительно вышел офицер, за ним двое драгун, вошли в дом. Саша всмотрелся в штатского и с изумлением узнал в нем Котова.

— Из тайной канцелярии… За Бестужевой Анной Гавриловной и ейной дочерью Анастасией… А вина ваша — участие в заговоре! — Услышал чуть позже Саша.

Свет в мезонине погас, раздались пронзительные крики, залаяла собачонка, мужские голоса что-то бубнили на одной ноте. Саша метался под липой, то прятался за ее широкий ствол, то выходил вперед, нерано кусая ногти.

Из дома в сопровождении охраны вышли арестованные женщины. Анна Гавриловна держалась спокойно, независимо. Анастасию почти волокли под руки двое драгун. Она плакала и кричала:

— Как это — арестована? Да как вы смеете? Матушка, да что же это?

— Уймись, Анастасия, стыдно! — прикрикнула Бестужева и первой села в карету. Анастасия забилась в руках драгун: «А-а-а!»

Офицер сгреб ее в охапку и впихнул в карету. Неожиданно перед Сашей вырос Котов.

— А ты что здесь делаешь? — прошипел он.

— Я? Мимо шел.

— Ну и ступай себе! Да, кстати… а где Корсак? В театре?

— А где ж ему быть? — угрюмо ответил Саша. Котов засмеялся, деловито потер руки и вспрыгнул на запятки. Карета пронеслась по улице, и снова стало тихо.

Саша пришел в себя и бросился в театр…

В антракте Алеша прибежал в пустую гримерную, чтобы перетянуть бечевки и поставить на место подкладной бюст. Свеча перед зеркалом освещала его напряженное лицо, снятый парик на подставке, сброшенное платье. Алеша очень торопился, потянул за бечевку слишком сильно, и она оторвалась, перекосив толщинки.

— Черт! — он с ненавистью ударил себя кулаком в пышные перси.

В этот момент в гримерной появился Саша Белов.

— Сашка, вот кстати, — обрадовался Алеша. — Помоги затянуться.

Задыхающийся после сильного бега Саша поспешно потянул за тесемку, перевел дух.

— Твоя арестована!

— Кто — моя? — не понял Алеша, довольный тем, что бюст наконец занял положенное место.

— Анна Гавриловна… Бестужева… Час тому назад. Ну что уставился? Взяли твою Анну Гавриловну и с ней дочку — Анастасию.

Алеша ничего не ответил и стал поспешно одеваться.

— Что молчишь-то? — не выдержал Саша. — Заговор в Петербурге открыт.

— А ты откуда знаешь?

— Знаю, — многозначительно сказал Саша.

— Анна Гавриловна-то здесь причем? — Алеша стал прилаживать парик, шепча при этом себе самому: «Ах жалость-то какая!..»

— Чего жалеть? Не нашего ума это дело. Я к тебе не с тем, — Саша понизил голос. — Я Котова сейчас встретил. Он меня спросил: «А Корсак где?» Я говорю: «В театре… где же ему быть?», а он руки вот так потер и засмеялся. Деловит и весел. Чуешь, куда гнет. Это арестом пахнет. И не в наш школьный подвал, а кой-куда подальше.