Глен Кук - Хроники Черного Отряда. Книги юга: Игра Теней. Стальные сны. Серебряный клин

– И долго лупить?

– Стукни тысячу раз, а лучше тысячу двести. Потом переложи сюда, в котел. Добавь кружку воды; вари, помешивая.

– А дальше?

– Готовь второй мешок. И в котелке мешай через каждую пару минут.

Старик опять исчез в лесу, даже не сказав, зачем отлучается.

К его возвращению Смедз уже отлупил третий мешочек. Рыба принюхался.

– А ведь можешь, если захочешь. – Он сел, снял котел. – Хорошо. Заканчивай с мешком.

Он разорвал на повязки самую старую рубашку Смедза, завернул в тряпки сочащуюся листвяную пульпу. Прохладная, слегка пощипывающая, припарка мигом ослабила боль.

Рыба и другим полечил ноги. Свое дело этот лесовик знал на славу.

Откинувшись на ствол дерева, Смедз лежал и маялся сомнениями. Не был уверен, что сумеет поднять руку на Старика. А если и сумеет, хватит ли духу ее опустить?

– Тут еще живут человек шестьдесят-восемьдесят, – сообщил Талли. – Солдатня по большей части. Мы подслушали разговор: через пару дней уйдет большой отряд. Есть смысл подождать. А пока освоимся здесь хорошенько.

Осмотр Курганья начался после захода солнца, при свете лунной четвертушки.

В домах не горели окна, городок будто вымер. Самое время прочесать местность.

Четверо растянулись в цепь. Они шли, едва видя друг друга. Талли вел подельников к дереву.

«Да разве ж это дерево? – думал Смедз. – Так, поросль. Тополек футов пятнадцати в высоту, с серебристой корой и толстеньким стволом. Ничего в нем примечательного. Откуда же такая грозная репутация?»

Шагая, он вдруг уловил блеск металла. Клин! Он и правда существует!

Едва заметив его, Смедз ощутил и пульсирующую, расточающуюся окрест темную силу. Будто клин – это вовсе не металлический штырек, а сосулька из чистой ненависти.

Он содрогнулся и с трудом отвел глаза.

Да, серебряный клин – не выдумка. Богатство рядом, рукой подать. Осталось только завладеть им.

Он прибавил шагу. И вдруг путь перегородила длинная, низкая каменная гряда. Странно. Откуда она взялась? Смедз не вспомнил о драконе, которому поручалось, прежде чем погибнуть самому, сожрать печально известного волшебника Боманца.

Будь посветлее, может, и удалось бы разглядеть лапы, с которых обвалилась потревоженная людьми земля.

Смедз уже почти взобрался на этот гребень, когда раздался звук – что-то вроде звериного сопения. А потом другой – шум разрываемой земли.

Высматривая товарищей, Смедз увидел только Талли футах в десяти; тот пристально глядел на дерево.

Что-то не так с этим деревом. У него мерцают кончики листьев, разливая синеватый призрачный свет.

Может, восходящий месяц шутки шутит? Смедз перебрался на ровное место, постоял, рассматривая дерево. И впрямь дела дивные, жуткие дела! А тополь сияет уже весь, от комля до макушки.

Смедз глянул прямо перед собой и обмер. С расстояния в полсотни футов на него кто-то таращился. Башка – что твоя квашня, глаза и зубы бликуют синевой дерева. Особенно ярко блестят клыки. Смедз отродясь не видал пасти с таким множеством зубов, вдобавок огромных и острых. Тварь двинулась к нему, а у него ноги приросли к земле.

Он в ужасе заозирался. Увидел, как сломя голову удирают прочь от дерева Талли и Тимми. Снова посмотрел вперед, и как раз в этот миг монстр прыгнул, разинув пасть, чтобы оттяпать у жертвы голову. Вдруг Смедза отпустило, он тоже чесанул что было духу. Гигантскими прыжками чудовище неслось следом. Еще миг, и схватит беглеца, как человеческая рука хватает летящего комара.

Но тут с дерева сорвалась голубая молния и отшвырнула зверя в сторону.

Смедз тоже крепко приложился о землю, но через миг вновь очутился на ногах, и боль нимало не убавила его прыти. Убегая стремглав, он ни разу не оглянулся.

– Я тоже его видел, – сказал Старик Рыба.

И Талли, твердивший, что страсти только примерещились Смедзу, был вынужден заткнуться.

– Все верно он говорит: большущая тварь, с дом величиной. Собака о трех лапах. Смылась, когда дерево по ней шарахнуло.

– Псина увечная? Да иди ты! И чем же она тут занимается?

– Копает, – ответил Смедз. – Пытается что-то достать. Она сопела и лапами шуровала – вот точно так же собака выкапывает кость.

– Вашу мамашу! Опять проблемы! Ну почему никогда не бывает без проблем? Теперь наверняка провозимся дольше, чем я рассчитывал. Значит, нельзя терять времени. Скоро кому-нибудь придет в голову та же идея, что и мне.

– Не резон пороть горячку, – сказал Рыба. – Надо все делать правильно, с холодной головой. Ну, это ежели ты рассчитываешь еще пожить и попользоваться богатством.

Талли раздраженно заворчал. Никто не желал сдаваться, даже Смедз, помнивший, как чудовище дышало ему в затылок.

– Пес Жабодав, – сказал Тимми Локан.

– Чего-чего? – буркнул Талли.

– Пес Жабодав. В той битве участвовало чудовище, его звали Пес Жабодав.

– Пес Жабодав? Откуда такая кличка?

– Почем я знаю? Я его из щенка не выращивал.

Глупая шутка, но все рассмеялись. Была в том потребность.

Три недели Ворон не просыхал. Однажды вечером я вернулся в наше жилище совершенно подавленный. В тот день я до полусмерти избил человека – придурка, который пытался ради выкупа похитить детей моего нанимателя. Хоть и был я кругом прав, на душе скребли кошки. И свербела нехорошая мыслишка: как ни крути, а в том, что я теперь зарабатываю на жизнь мордобоем, виноват Ворон.

А он был пьян в дымину.

– Ты только погляди на себя! Присосался к бурдюку, как к мамкиной титьке. Великий, знаменитый, жестокий, отчаянный Ворон. До того жестокий, что укокошил свою бабу в общественных садах Опала. До того отчаянный, что выходил один на один против Хромого. А теперь он валяется в грязи и хнычет, как трехлетнее дитятко с больным животиком. Слышь, герой, не пора ли встать и заняться делом? Сил моих нет на тебя смотреть, просто блевать тянет.

Он вяло, сбивчиво попросил меня заткнуться и отвалить. Мол, не мое это собачье дело.

– А вот черта с два – не мое! На чьи деньги снята эта дерьмовая комната? И почему я по ночам должен нюхать твою блевотину, разлитое винище да ночной горшок, который тебе самому лень опорожнить? И когда ты в последний раз переодевался, не припомнишь? Мылся когда в последний раз?

Он обругал меня, срываясь на визг. Я в жизни не встречал такого безмозглого и самолюбивого подонка. Это кем же надо быть, чтобы даже за собой не прибраться?

Я продолжал отчитывать Ворона, злясь и повышая голос. А он уже и не огрызался; похоже, его и самого от себя тошнило. Ну кто же согласится признать, что он и правда безнадежный, бесполезный кусок дерьма?

Наконец Ворон прекратил жалкое сопротивление – у него просто-напросто кончились силы. Он кое-как встал и убрался наружу, даже не обругав меня напоследок. С некоторых пор этот человек не сжигает за собой мосты.