Трейси Чи - Чтец

– За молодость! – отозвалась сидящая рядом с ним женщина.

Рид, Жюль и Мармелад сели на стулья возле бара и, развернувшись, принялись разглядывать комнату.

С потолка свисали деревянные ведра, лампы и мотки веревки.

Жюль пожала плечами.

– Однако, придется потрудиться, – сказала она.

В поисках язычка от колокола они стали осматривать стены, но там висело так много серебряных колокольчиков, ниток бисера, барабанов, букетиков завядших цветов и прочего барахла, что они поняли: чтобы найти здесь нужную вещь, придется потратить несколько недель. Если, конечно, ее уже не забрали люди с «Черной красавицы».

Рид негромко выругался.

– Эй, капитан! – позвала его Мармелад.

– Что?

– Там не вашу историю рассказывают?

Она показала на стол, где неприметного вида мужчина с пухом вместо волос развлекал собутыльников историей Леди Делюн.

– Эта дама была по-настоящему чокнутой! – говорил он, брызжа слюной. – Как летучая мышь она носилась по своему пустому большому дому. Трещала крыльями и верещала. А нижние юбки – все разодранные – цеплялись за ее лодыжки.

Помедлив мгновение, он продолжил:

– Я успел поймать ее, пока она не рухнула с балкона… Не то чтобы она могла сильно пострадать. За свою долгую жизнь она бывала в передрягах и покруче.

Мармелад склонилась к капитану и прошептала:

– Все же не так было, верно?

– Конечно нет, черт побери.

Рид пальцем на стойке бара рисовал два соединяющихся круга. Когда он встретил Леди Делюн, она сидела в своем запущенном саду, неподвижная как камень. Там, среди разросшегося кустарника и черных опавших листьев, он принял ее за статую, покрытую мхом и диким виноградом. Лицо ее было печально, а глаза пусты, и, несмотря на ее знаменитую красоту, сверкало на ней единственное ее ожерелье.

Пока они разговаривали, солнце село и вышли на синий небосклон белые звезды, а затем порозовел утренним светом восток. И тогда капитан Рид снял бриллиантовое ожерелье с шеи Леди Делюн, и она, слегка вздрогнув, рассыпалась и превратилась в горку пепла.

Рид встал со стула. Этот тип с пуховой головой всё наврал. История о Прóклятых бриллиантах Леди Делюн – это история о цене бессмертия, а не об изнасиловании двухсотлетней старухи.

Но не успел капитан и слова сказать, как подплыла Аделина и поставила перед ними их кружки.

– Неплохая история, верно? – сказала она. – Иногда к нам заходит по три-четыре капитана Рида за вечер. Не могу даже вспомнить, сколько раз я слышала именно эту историю. И каждый раз по-разному.

Рид хлопнул по столу восемью медными зенами.

– Он всё переврал, – сказал он.

– Лучше помолчите, – отозвалась она.

Она склонилась ближе, и в косметике, покрывавшей ее лицо, Рид увидел сгустки и комки. Настоящая Аделина, или, как ее звали, «Леди Милосердие», первая владелица легендарного револьвера, не пользовалась косметикой и каждый раз одевалась так, словно это был ее последний день.

– Вы что, не знаете, что здесь происходит? – спросила она. – Зачем вы тогда пришли, если не знаете?

Мармелад отхлебнула из своей кружки.

– Не знаем чего? – спросила она.

Попивая из своей, Жюль быстрым внимательным взором осматривала комнату.

– Никто из этих людей в действительности не является тем, кем себя представляет, – ответила Аделина.

– Не может быть! – покачал головой капитан.

Аделина вновь рассмеялась и игриво толкнула Рида в плечо.

– Никому не говорите, что я сказала. Особенно Клариану, хозяину.

Она показала на одутловатого пожилого человека, разливающего напитки за стойкой бара.

– «Перекладина» – таверна лжецов . Люди приходят сюда, чтобы рассказать чужую историю так, будто всё это происходило с ними самими, и чтобы им поверили. И никто не возражает, никто никого не поправляет. Таковы правила.

Рид пальцем потер пятно на поверхности барной стойки. Если вам не нравится собственная жизнь, вы можете изменить ее. Вы от всего бежите. Вы совершаете какой-нибудь театральный поступок. Но вы никогда не воруете у других их истории и притворяетесь, что эти истории – про вас.

– Леди! Мне не хотелось бы вам об этом говорить, но…

Жюль, вертевшая кружку в ладонях, незаметно показала пальцем на стену за барной стойкой:

– Капитан!

Рид проглотил оскорбительные для себя обстоятельства. Усмехнулся и протянул руку:

– Прошло столько времени! Я не узнал вас в этом свете. Рад увидеться вновь. Передайте мои лучшие пожелания Изабелле.

Улыбнувшись, Аделина пожала руку Рида и уплыла, шурша краем юбки по половицам.

– С левой стороны, – промурлыкала Жюль, уткнувшись в стакан.

Прямо за баром на стене висело зеркало и ряды стеклянных полок, заставленных бутылками, но по сторонам зеркала стены были завешаны старыми инструментами – барабанами, молотками, гитарами без струн, свирелями, флейтами и скрипками. Но главным образом здесь были представлены колокола и колокольчики – большие бронзовые колокола, маленькие ручные колокольчики, совсем крохотные колокольчики на серебряных цепочках. Здесь же висело несколько гонгов и курантов. И здесь же с крюка свисал старый бронзовый язычок, тусклый и позеленевший от времени, на котором, почти скрытый от взора сине-зеленой патиной, был изображен восход солнца над пустыней.

Это был знак «Золотой пустыни».

Всё, что им требовалось, так это скользнуть за барную стойку, сорвать язычок с крюка, а потом сделать всего несколько шагов к двери. Рид взглянул на Мармелад, которая поймала его взгляд и кивнула. Закончив с первой кружкой пива, она жестом заказала вторую.

Клариан, бармен, согласно кивнул и принялся наполнять кружку золотистым элем, украшенным поверху пышной пеной.

– И как они звучат? – спросил он молодую хорошенькую женщину, сидевшую по другую сторону барной стойки.

Она подняла свое розовое лицо и закрыла глаза.

– Они… – начала она, – …они шелестят как деревья, но еще и лучше, чем деревья. Я знала их так хорошо, что могла услышать, как одно трется листьями о другое. И я знала, которое из них говорит со мной. Мы вели долгие разговоры, хотя казалось, что это просто шелестят листья и ветви постукивают друг об друга. Сейчас мне так не хватает этого постукивания; не хватает царапающего звука беличьих когтей, когда зверек убегает вверх по коре дерева.

Бармен в восхищении смотрел на нее, забыв отвести глаза от ее губ даже тогда, когда кружка Мармелад наполнилась доверху.

– Мне нравится уходить в горы, – наконец сказал он. – В лесах нет никакой магии, хотя они и могут говорить: ветви зимой скребутся друг об друга, ветер шелестит. Мне нравятся постукивающие листья и птицы, торопливо машущие крыльями.

Было что-то странное в том, как бармен использовал слова женщины. Но, когда он говорил, казалось, будто он светится изнутри, словно его кожа и скелет были всего-навсего ламповым стеклом, скрывающим его сверкающее сердце.