Ольга Романовская - Маг без диплома

Судя по голосу, соэр пребывал в том расположении духа, когда хочется кого-то убить. И не мысленно, а вполне реально.

Никто из них не посмел спорить.

Брагоньер бережно поднял Эллину с алтаря, перенес за пределы разрушенных пентаграмм и уложил на постеленный Гордоном плащ. Нора покорно подошла к соэру, опустилась на колени перед гоэтой, сняла с шеи уровневый накопитель и попыталась влить его энергию в Эллину. И все это под пристальным взглядом Брагоньера.

Гордон уже собирался открыть портал, когда на поляне неслышно появился Малис.

Соэр напрягся, потянулся к оружию, но затем резко отдернул руку и привычным бездушным тоном велел магам его не трогать. Спокойствие, вопреки обыкновению, давалось тяжело, но сила воли, годы тренировок и воспитание сделали свое дело – лицо и голос Брагоньера снова излучали непредвзятую отстраненную холодность.

– Как я понимаю, некромант – это вы. Или, господин Малис, вы появились по собственной воле? Знаю, что госпожа Тэр для вас кое-что значит…

Он смело направился к Малису, не сводя с него пронизывающих зеленых глаз. Никакого страха, ощущение собственного превосходства и полного владения ситуацией. Будто они сейчас не в лесу, а в допросной.

Некромант скривился то ли в улыбке, то ли в усмешке. Он помнил тюремные застенки и разговоры с этим следователем, который умел выбивать показания. Ему было за что его ненавидеть, но и уважать также. Достойный враг, но только сюда Малиса привела не жажда мести.

– Рад видеть Гланера мертвым, – глаза некроманта скользнули по трупу метаморфа. – Профессионально.

– У меня к вам предложение. Выгодное предложение. Жизнь Эллины в обмен на снятие с вас обвинений. Она еще дышит, так что деформации личности не произойдет.

Малис ничего не ответил, молчаливо прошел мимо Брагоньера, отодвинул в сторону излучавшую недовольство и глухую неприязнь Нору и минуту рассматривал гоэту. Затем велел всем отойди за деревья.

– Она выживет, господин инквизитор, но к вам это не имеет никакого отношения.

– Мне все равно, – глухо ответил Брагоньер. – Свое слово я сдержу при любых обстоятельствах.

Взяв лошадь под уздцы, он с трудом заставил себя повернуться спиной к темному.

Соэр впервые предлагал такому, как Малис, сделку, но выбора не было. Он должен быть вежливым с Малисом, закрыть глаза на его преступления, доверять ему. Иного выхода Брагоньер не видел – он не строил иллюзий и понимал, что госпожу Тэр не отпустит за Грань только некромант.

Остановившись у кромки леса, соэр внимательно, напряженно наблюдал за действиями Малиса, машинально подмечая все стадии процесса. Рука тянулась к походной фляжке с коньяком, содержимое которой притупило бы чувства и вернуло привычное состояние рассудочности, но Брагоньер не позволил себе поддаться слабости. Еще успеет и наедине с самим собой, не давая почвы для пересудов. А сейчас он должен смотреть, потому как сам повинен в произошедшем. Смерть Эллины Тэр на его совести.

– Следите, чтобы я не сотворил зомби, не вселил в тело духа? – с издевкой обратился некромант к единственному оставшемуся в поле зрения наблюдателю.

– Просто хочу знать первым. Не беспокойтесь, я вам мешать не стану, обвинений не предъявлю. А вместо словесных препирательств я советовал бы заняться оживлением. С ней… – он сделал паузу, тон изменился, утратив высокомерие и холодность: – Она ведь еще жива?

Малис кивнул, поднял Эллину и вместе с плащом, на котором она лежала, снова перенес на алтарь. Наклонившись, начертил на земле треугольник, вершиной которого была гоэта. Взял ее за руки и положил их ладонями вверх, затем зачерпнул пригоршню чистого снега и омыл грудную клетку Эллины.

Раухтопаз перстня некроманта коснулся края раны, окрасившись темной свернувшейся кровью, которая уже перестала вытекать из груди. Дымчатая поверхность потемнела, пока не стала абсолютно черной.

Эллина издала то ли хрип, то ли стон и дернулась на алтаре.

Из раны снова потекла кровь, так что пришлось перевязать частью собственной рубашки.

Камень принял смерть, но мог и отдать жизнь, которую столько раз забирал, впитывал, как губка. Но для этого требовалось провести небольшой ритуал.

Малис чертил руны гранями раухтопаза, прямо на теле гоэты, бледном, отливающем синевой, оставляя сеть неглубоких царапин: кровь – необходимое условие его магии. Затем положил руки в начало и в конец рунного текста, не отрывая, скользнул ими сначала по животу и бокам Эллины, затем по жертвеннику, земле, пока не достиг линий треугольника.

Легкое, практически неуловимое движение губ – и он отнимает руки, выпрямляется, а треугольник становится осязаемым. Пока что голубоватым. Его необходимо наполнить силой, жизненной энергией, для этого пригодится перстень.

Раухтопаз, повинуясь воле хозяина, отдает то, что обычно отбирал.

Свечение треугольника меняется на белое. Оно такое яркое, что слепит глаза и пеленой скрадывает движения и действия некроманта, склонившегося над Эллиной.

Оживить гоэту оказалось несложно – она была при смерти, но не умерла, поэтому сама подсознательно цеплялась за жизнь, с жадностью поглощая энергию, заживлявшую ткани.

Рана уже не кровоточила, постепенно затягиваясь. Малис водил над ней ладонью, подернутой едва заметным свечением. Затем крепко накрыл пальцы гоэты своими пальцами и вместе с яркой вспышкой, после которой треугольник превратился в обыкновенный рисунок, поцеловал в губы, делясь частичкой своей жизненной энергии.

Он с усмешкой подметил, что Эллина отныне немножечко темная. Но ненадолго, до конца цикла обновления крови. Никаких последствий это не повлечет, разве что немного улучшатся колдовские способности.

Появился пульс. Сначала слабый, едва заметный, потом уже более выраженный.

Гоэта самостоятельно дышала. Пара минут – и она закашлялась, распахнув глаза.

– Получите, – Малис укутал Эллину в плащ и обернулся к Брагоньеру. – Теперь дело за вами.

– Сегодня же в ваших руках будет письменное постановление с моей личной печатью. Она в сознании? Или спит?

– В сознании, господин инквизитор. Ваш голос, кажется, узнала.

Соэр быстрым шагом приблизился к алтарю. Некромант посторонился, и он увидел Эллину. Она по-прежнему лежала, но явно была жива, хотя и слаба.

Эллине было холодно, очень холодно. Казалось, она продрогла до костей. И больно в груди.

Перед глазами встало последнее воспоминание, перед тем как она потеряла сознание, – нож, вонзающийся в ее тело.

Гоэта вскрикнула, дернулась, еще больше взвинтив нервы обоих мужчин, и в страхе приложила руку к груди. Она боялась почувствовать усиление боли, увидеть кровь, но ничего этого не произошло. Зато Эллина поняла, что лежит практически голая. Наверное, и поэтому так холодно, будто лед внутри.