Варвара Шихарева - Чертополох. Излом

Поскольку они отличались не только способом построения, но и методом подпитки, мой первый урок затянулся до самого обеда, во время которого я, к своему изумлению, увидела в трапезной новые лица.

Несколько послушниц, среди которых была и встреченная мною в саду девчушка, занимали отдельный стол в самом темном углу трапезной, но даже несмотря на тусклый свет, я различила нездоровую бледность их кожи и усталые тени под глазами.

На мое приветствие они ответили торопливыми кивками и поспешили отвести глаза, а точно из воздуха возникшая подле них Лариния поспешила пояснить, что увиденные мною послушницы дали обет молчания и строгого поста, а потому не любят показываться посторонним.

Я не поверила ее словам ни на йоту, но тем не менее вежливо кивнула и сделала вид, что потеряла к бледным постницам всякий интерес. Выдавать свое знакомство с младшей послушницей, которая, по словам смуглянки, опасалась приезжих как огня, было по меньшей мере неразумно.

Послеобеденное время мне предстояло провести в сосредоточении и молитвах, но я, покинув святилище, вышла в сад – стены Мэлдина действовали на меня подавляюще, к тому же в саду за мною не следили сразу столько излишне пристальных глаз. Да и дышалось мне в саду гораздо привольнее.

Время до вечера я провела в одной из беседок, вернувшись в свои комнаты лишь тогда, когда мелкий дождь начал перерастать в настоящий ливень.

Едва я ступила на порог своего временного убежища, как тут же поняла, что тут в мое отсутствие снова побывали. Некоторые вещи оказались не на своих местах, а внимательно осмотрев все углы, я обнаружила за статуей Малики змеиный выползок.

Высохшая шкура была просто пропитана ненавистью – не прикасаясь к ней голой рукою, я осторожно смела подклад и, приоткрыв окно, выкинула выползок в сад.

После чего, плотно закрыв ставни, сотворила перед ними отвращающий зло знак. Перешла к дверям и, опечатав их такой же защитой, плотно задвинула щеколду.

Простая задвижка вряд ли бы устояла против по-настоящему сильного рывка, но я не думала, что Брина решится открыто вломиться ко мне в комнату.

Я не ошиблась – проснувшись ночью от какого-то невнятного шороха, я услышала тяжелые шаги в коридоре, а переведя взгляд на окно, заметила за ним какую-то неясную тень, но не успела даже толком испугаться, как та исчезла.

Шаги тоже внезапно стихли, и сколько я ни вслушивалась и ни вглядывалась в окружающую меня темноту, ничего странного больше не заметила. С тем и уснула.

А утром, за завтраком, выяснилось, что место Брины пустует.

После преломления хлеба Матерь Ольжана, заметив, как жрицы переглядываются меж собой и косятся на пустую лавку, заметила, что Брина провинилась второй раз и теперь отбывает наказание в нижнем храме.

От такой новости жрицы, казалось, перестали дышать – тишина воцарилась такая, что стук внезапно оброненной на пол ложки показался просто оглушительным.

Когда же мы с Матерью Ольжаной остались наедине, Старшая, перед тем, как углубиться в пояснения сути ментальной атаки, спокойно заметила, что она-де крепко держит свое обещание и мне ни о чем не стоит беспокоиться. Брина больше ко мне не приблизится.

После этих слов дурное предчувствие захлестнуло меня, точно волна:

– И что же с ней сталось?

– Ничего страшного. – Ольжана отмахнулась от моего вопроса, точно от назойливой мухи. – Просто теперь уготованный этой самонадеянной сестре урок не оставит ей времени для глупых мыслей и действий.

Я молча склонила голову. Было ясно, что более подробного ответа я не получу, а вскоре и у меня самой более не осталось времени для пустых размышлений.

Пояснив мне все о ментальных щитах, Матерь взялась за воздействия на волю и разум, и, честно говоря, я бы с радостью забыла часть ее уроков. И не удивительно. Матерь совершенно искренне считала людей чем-то вроде ярмарочных кукол, которых дергают за нитки на потеху толпе.

Взявшись за мое обучение, Старшая более не скрывала своего отношения к людям, а те ее взгляды, что мне удалось перехватить, свидетельствовали об одном: приехавшую из Дельконы гостью Матерь Ольжана считает такой же куклой и теперь терпеливо ищет те нити, которые и меня обратят в послушную игрушку…

Все это было совсем невесело, но еще больше меня выводила из себя вездесущая Лариния.

Смуглянка точно поставила своей целью не оставлять меня в одиночестве даже на час – из-за ее прилипчивого внимания я не только не могла приблизиться к послушнице, что написала памятную мне записку, но даже не могла быть предоставлена сама себе.

Стоило мне выйти в сад и попытаться найти укрытие в одной из беседок, как следом за мною появлялась и Лариния. Усаживалась рядом и начинала рассуждать о цветах, земле и прочих садовых делах, причем мои односложные ответы ее не смущали.

На молитве и на обеде смуглая жрица неизменно оказывалась по правую руку от меня, и даже в собственной комнате найти покой было невозможно.

Иногда я едва успевала встать с колен после молитвы, как Лариния уже окликала меня из-за закрытой двери, а если не получала ответа, то начинала стучать.

Когда же я впускала ее, жрица врывалась в комнату, точно ураган, с тем, что, по ее мнению, было мне необходимо.

Мази и настойки, цветные нити и иголки с пяльцами, свечи, дополнительная миска каши или кружка молока с кухни и даже пуховая подушка.

Отказы не помогали – Лариния просто уходила, оставляя меня наедине с подарком… Ровно для того, чтобы с утра взяться за прежнее.

Не зная, что и думать на такие проявления внезапной дружбы, я старалась даже не прикасаться к дарам, но вот подушку, заподозрив подклад, все же распорола.

И не нашла в ней ничего, кроме пуха…

Тем не менее Лариния явно чего-то от меня добивалась – по тому, как надоедливая жрица закусывала губы в случае моих отказов, я видела, что они ее злят, но эта злость никогда не пробивалась наружу.

Так теперь и шли мои дни – изнуряющее выматывающее обучение и неотвязное внимание Ларинии, которое я мысленно называла удавкой, поскольку жрица действительно душила меня своим навязчивым дружелюбием.

Кроме того, я обнаружила, что при совместных молитвах со служительницами Малики я не ощущаю ни умиротворения, ни покоя – слова молитвы точно увязали в какой-то невидимой преграде, которая окружала святилище Милостивой.

Самое странное, что, когда я обращалась к Малике в саду, под открытым небом, или у себя, такого ощущения тщетности и холодной пустоты не возникало…

Задумавшись над этим неожиданным открытием за вечерней трапезой, я не сразу обратила внимание на слишком уж сладкий вкус травяного отвара, а когда, поморщившись от заполнившей рот приторности, отодвинула от себя глиняную кружку, Лариния уже была тут как тут: