Григорий Григорьянц - Гром над Араратом

– Нет, Гней, я не буду примыкать ни к одной стороне, предпочту остаться верным сенату и идеалам республики. Друзья, прошу за мной!

Они спустились в зал для приемов гостей, где их уже ждали Домиций Агенобарб, патриций, и Гай Манилий, народный трибун.

– О, Цицерон, ты спас меня! – вскричал Манилий. – Твоя речь в суде в мою защиту была неподражаемой. Судьи, по-моему, рыдали.

– Манилий, ты важный для общества человек, и те чудовищные обвинения в растрате средств – ошибка! Друзья, у меня собрались влиятельные и видные люди Рима – Помпей, триумфатор, Цезарь, сенатор, Домиций, патриций, – Цицерон дотронулся рукой до плеча патриция, – и молодой Манилий, пламенный трибун. Нам есть что обсудить!

В дверях появился привратник и выжидательно посмотрел на хозяина.

– О, я совсем забыл! Для вас, друзья, есть сюрприз! – Он кивнул ему.

В зал вошла жена Цицерона Теренция, честолюбивая и властная женщина, имеющая сильное влияние на своего мужа, а за ней шла Преция. Увидев ее, все мужчины инстинктивно подались вперед. Как всегда, эта вероломная разрушительница браков и очень образованная покровительница государственных мужей была обворожительна и неотразима. У гетеры на голове блистал венец, на руке болтался синий бархатный мешочек с завязками, а к груди она прижимала огромное яйцо. Прецию, богиню любви, представлять было не надо, ее знали все.

Теренция, привыкшая к трюкам мужа, молчала, а Преция произнесла:

– Я пришла поблагодарить Цицерона за великолепную речь на процессе против моей главной соперницы в Риме Клодии, сестры жены Лукулла. Эта Клодия погрязла в разврате и пьянстве, у нее связь со своим братом! Соперница устранена, и в благодарность, Цицерон, прими мой подарок! – И она поставила на стол огромное яйцо на золотой подставке.

– Что это, дорогая? – удивился Цицерон.

– Это же драконье яйцо! – сказала Преция, будто это и так все знают.

– Драконье яйцо? – удивился Помпей.

– Мы станем свидетелями появления маленького дракончика? – пошутил Цезарь.

– Ничего подобного я раньше не видел, – искренне сказал Домиций.

– Друзья, – Цицерон стал комментировать, – Преция недавно вернулась с театра военный действий. Она была у Лукулла на передовых позициях, и это ее трофей. Скажи, Преция, Лукулл давно занимается собиранием таких яиц?

– Ну, у него много чего есть необычного: магические книги, кристаллы, лампы, жезлы, талисманы, амулеты.

– И все это он тебе показывал? – громко спросил Цицерон.

– Ну да. Он ищет какую-то Таблицу судеб, сказал, что, пока не найдет, войну не закончит.

– Дорогая, а его жена знает, что ты ездила к Лукуллу?

– О, у нее, как и у ее сестры, столько дел в Риме! Ей некогда навестить мужа.

– Суду, как говорится, все ясно, – в шутку, улыбаясь, сказал Цицерон. – А что за украшение у тебя на голове?

Ослепительная Преция в хитоне из серебристо-синей парчи произнесла:

– О, это тоже мой военный трофей.

Она аккуратно сняла венец и передала Цицерону.

– Это диадема самого Митридата! – торжественно произнесла она.

– Что? – Цицерон стал внимательно разглядывать украшение. – Это же наследственная диадема царей Понта!

Он передал диадему Помпею, который осмотрев ее, сказал:

– Золотое кольцо с драгоценными камнями и белыми лентами сзади. В Греции и Азии такая диадема – символ царского достоинства, головное украшение царей. Какая работа!

Цезарь, которому передали венец, произнес:

– Здесь династическая эмблема Митридатов – шестилучевая звезда над полумесяцем. Только предводитель понтийских греков мог носить эту диадему.

Теренция, которая подозревала, что и сам Цицерон находился в связи с Клодией, также взяла украшение и произнесла:

– Очень изящная вещь! Преция, поздравляю с твоей маленькой победой! Я имею в виду Клодию. – Теренция с осторожностью вновь водрузила венец на голову гетеры.

Все улыбнулись, а Преция, красивая обладательница тонкого вкуса, восторженно поглядывая на гостей, сказала:

– Я побывала в Понтийском царстве и некоторых городах Армении. Эта поездка произвела на меня неизгладимое впечатление, особенно Армения. Я очарована. Всем вам я привезла из Армении подарки.

Она подошла к Цицерону, посмотрела на него зовущим взглядом и сказала:

– Марк, дай свою руку. – Дотронувшись до его руки, она продолжила: – Я чувствую проникновение в мир твоей природы.

Развязав завязки бархатного мешочка, она достала талисман на кожаном шнурке – ярко-кровавый камень в золотом обрамлении.

– Тебе, Марк, талисман с кровавым гематитом, который освежает память и способствует творчеству.

Потом она подошла к Помпею, страстно посмотрела на него и, дотронувшись до его руки, достала из мешочка талисман.

– Тебе, Гней, талисман с зеленым авантюрином с искристо-золотым отливом. С его помощью ты будешь принимать мудрые решения и получать доступ к позитивным энергиям неба и земли.

Подойдя к Цезарю и оглядев его сверху донизу, она томно взглянула в его глаза и произнесла:

– Тебе, Гай Юлий, осколок вещества кометы. Владелец этого талисмана становится уникальной личностью. Носи его на груди – и будешь чувствовать внутреннее равновесие и гармонию.

Потом она подошла к Домицию, удостоив его кокетливым взглядом.

– О, мой покровитель, носи мой талисман – окаменевший лед [35], который укрепляет память и благоприятствует творческим идеям. Он обладает целебной силой!

Манилий с благоговением дотронулся до ее руки и стыдливо опустил глаза. Она одарила его холодным взглядом и сказала:

– Тебе, Гай, не всегда будет сопутствовать успех, но носи мой талисман – тигровый глаз, который поможет усмирить себя и осознать ошибки.

Она подошла к Теренции.

– Дорогая, тебе талисман с жемчужиной, он принесет счастье.

Женщины поцеловали друг друга в щечку.

– До свидания! – игриво сказала Преция, и женщины ушли.

Цицерон негодующе воскликнул:

– Вы слышали, чем занимается Лукулл на Востоке, – принимает гетер, тратит деньги на магические вещи, гоняется за мистической Таблицей и всячески затягивает войну! Разве все это в интересах римского народа?

– Новость, достойная того, чтобы о ней узнали в Риме! – подыграл Домиций.

Все расселись, выпили вина, помолчали в задумчивости. Тут Домиций с притворным раздражением произнес:

– Лукулл бросается из одной войны в другую, хотя для государства в этом нет никакой необходимости. Он хочет оставаться главнокомандующим и извлекать выгоду из войны, подвергая Рим опасности.

– В Риме выросли цены на хлеб, торговля с Великой Арменией, Сирией, Аравией остановилась, – подтвердил горячий трибун Манилий.

– Я готов с желанием защищать Лукулла, но без всякого предубеждения должен сказать, что его действия не отвечают интересам народа, – настаивал Цицерон.