Стивен Эриксон - Память льда. Том 1

– Чтобы Взойти и стать истинными богами, – прошептал Быстрый Бен, глядя широко распахнутыми глазами на неуклюжую фигурку из травы и веток.

– Баргасты отказываются меняться, живущие сейчас думают так же, как думали жившие прежде. Поколение за поколением. Наш род вымирает, смертный. Мы гниём изнутри. Ибо пращурам мешают наставлять на верный путь, не дают обрести свою истинную силу – нашу силу. Отвечая на твой вопрос, смертный, – я бы спас живых баргастов, если бы мог.

– Скажи мне, Таламандас, – прищурившись, спросил Быстрый Бен, – выживание – это право или привилегия?

– Последнее, смертный. Последнее. И её нужно заслужить. Я жажду получить шанс. Ради всего своего народа я жажду получить шанс.

Чародей медленно кивнул.

– Достойное желание, Старший. – Он поднял руку ладонью вверх, посмотрел на неё. – В этой глине есть соль, не так ли? Я чую её. Глина обычно безвоздушна, безжизненна. Непокорна неустанным слугам земли. Но соль, да…

На его ладони рыхлый кусок обрёл форму, заизвивался.

– Иногда, – продолжил он, – самые простые существа могут побороть наимощнейшие чары, самым простым путём, какой только можно вообразить.

Несколько шевелящихся скрученных червей – алых, будто кровь, тонких, длинных, рифлёных, с похожими на лапки жгутиками по всей длине, – упали на расписанную узорами землю.

– Они родом с далёкого материка. Питаются солью, похоже, их полным-полно в шахтах на высохших морях Сетты, особенно в засушливый сезон. Они могут превратить самый прочный камень в песок. Или, если сказать другими словами, несут воздух в безвоздушное.

Маг опустил ком наземь, наблюдая за тем, как черви расползаются, начинают закапываться.

– И плодятся быстрей опарышей. Ага, видишь вон те знаки – там, на краю? Начинают крошиться – чувствуешь, как слабеют?

– Смертный, кто ты такой?

– В глазах богов, Таламандас? Всего лишь маленький соляной червь. А теперь я послушаю твою историю, Старший…

– Что для тебя мерило жизни, Ток Младший? О, милый, мне хочется услышать твои соображения. Дела ведь – самая грубая мерка, не так ли?

Он бросил на неё сердитый взгляд.

– А ты, госпожа, считаешь, что благих намерений достаточно?

– Разве в благих намерениях нет ничего ценного? – пожала плечами Зависть.

– Что именно ты пытаешься ими оправдать? И для кого – для меня или для себя?

Она неодобрительно посмотрела на Тока и ускорила шаг.

– Какой ты скучный, – фыркнула она, вырываясь вперёд. – Я лучше поговорю с Тленом – его настроение не крутится как юла!

Да уж, оно просто повисло безжизненно и колышется на ветру.

Это не совсем так, осознал он мгновение спустя. Неделю назад т’лан имасс выказал полную силу своих чувств. Когда ушла его сестра. Наверное, никто не защищён от мук сердца. Он положил руку на плечо Баальджагг, прищурился и всмотрелся в далёкие холмы на северо-востоке и размытые горы за ними.

Хребет отмечал границу Паннионского Домина. У подножия этих гор есть город, если верить словам госпожи. Бастион. Зловещее название. Чужаков тут не любят… Так какого Худа мы вообще туда направляемся?

Войско Однорукого фактически объявило войну этой теократической империи. Осведомлённость Тлена вызывала вопросы, но не сомнения. Всякое описание Паннионского Домина увеличивало вероятность того, что Дуджек… возмутится. Старый Первый Кулак презирал тиранию. Что по-своему иронично, ведь Император был тираном… наверное. Хотя, опять-таки, может, и нет. Деспотом – несомненно. Самовлюблённым, быть может, даже слегка безумным… Он нахмурился, оглянувшись назад на трёх сегулехов. Блестящие глаза под жёсткими масками. Дрожа, Ток вновь начал разглядывать хребет.

Что-то где-то идёт наперекосяк. Может, прямо здесь. С тех пор, как она вернулась из Низин с Моком, чью маску украшал алый, щедро оставленный поцелуй – Худов дух, он вообще знает? На месте Сену или Турула осмелился бы я ему сказать? Да, с тех пор, как она вернулась, всё изменилось. Молниеносный проблеск в её глазах – лишь на миг, но меня не обманешь. Ставки возросли, и я – в игре, правил которой не знаю. И игроков, выставленных против меня, тоже не знаю.

Он моргнул, когда вдруг вновь увидел рядом госпожу Зависть.

– Тлен сказал что-то не то? – спросил он.

Она недовольно наморщила носик.

– Ты когда-нибудь гадал, Ток Младший, что этот нежить думает о тебе?

– Нет. То есть я даже не помню, размышлял ли я на эту тему, госпожа.

– У них ведь когда-то были боги, знаешь ли.

Он бросил на неё быстрый взгляд.

– В самом деле?

– Ну, или духи. Земля, и скала, и дерево, и зверь, и солнце, и звёзды, и олений рог, и кость, и кровь…

– Да-да, госпожа. Я уловил суть.

– Привычка перебивать – самая грубая твоя черта, молодой человек. Если это типично для вашего поколения, неудивительно, что мир катится по спирали в Бездну. На чём я остановилась? Духи. Все теперь вымерли. Все – лишь пыль. Имассы пережили собственных божеств. Сложно представить, но они совершенно безбожны во всех смыслах, Ток Младший. Вера… теперь лишь прах. Скажи, милый, как ты представляешь свою загробную жизнь?

Ток хмыкнул.

– Врата Худа? По правде говоря, госпожа, я стараюсь не думать об этом. Какой смысл? Мы умираем, и наша душа проходит в них. Думаю, это уж Худу или кому-то из его слуг решать, что с нею делать дальше – или не делать.

Её глаза блеснули.

– Или не делать. Да.

По коже Тока пробежали мурашки.

– А как бы ты поступил, – спросила госпожа Зависть, – если бы знал, что Худ ничего не делает с твоей душой? Что ей остаётся лишь скитаться, навеки заблудшей, безо всякой цели? Что она существует без надежд, без снов и мечтаний?