Вирджиния Бокер - Ищейка

Я отрицательно мотаю головой:

– Как раз магия их и убила. Чуму пустил какой-то колдун – ты сам знаешь. Некоторые говорят, что это был Николас. Что это он хотел убить отца Малькольма…

Взревывает огонь в решетке камина, языки пламени взметываются высоко в трубу.

– Гастингс, все хорошо. – Джон машет рукой на огонь, и тот притухает, смиряется. – Нет, Николас не запускал чуму. И не убивал короля. Он никогда бы ничего подобного не сделал.

– А кто тогда? – не сдаюсь я. – Такую чуму, да еще так быстро разошедшуюся, мог вызвать только очень сильный колдун. А самый сильный колдун в Энглии – как раз Николас.

– И что бы выиграл Николас, выкосив полстраны?

Я пожимаю плечами:

– Может быть, ему мало быть самым сильным колдуном Энглии. Может быть, хочет большего. Сесть на трон.

– Если бы Николас хотел быть королем, почему он не сделал свой следующий ход после убийства отца Малькольма? Ему это было бы намного легче сделать тогда, когда на дороге стояли только лорд-протектор да малыш-наследник.

– Не знаю, – говорю я. – Может, выжидает удобного момента.

Лицо Джона темнеет, задумчивое выражение сменяется гневным.

– Чего же он ждет сейчас? Сидит и смотрит, как его друзей и родных выдавливают из страны? Бросают в тюрьмы, судят и приговаривают к смерти? А он выжидает?

– Не знаю, – повторяю я.

– А я знаю. Ты видела когда-нибудь, как жгут? – Тихий голос напряжен, как взведенный рычаг арбалета. – Это страшно. Нет смерти хуже. В ней ни капли достоинства, только мука, зрелище для зевак и… – Он осекается. – Это надо прекратить. А прекратить это, уйдя прочь, – невозможно.

– Король – и инквизитор – они закон не отменят ни за что, – говорю я. – И ты это знаешь.

Джон снова отворачивается к окну и не отвечает.

– И – да, я видела, как жгут, – добавляю я тихо. – Это ужас. Страшная смерть.

Впервые я увидела, как сжигают заживо человека, в четырнадцать лет. Меня вывернуло прямо посреди Тайберна, и даже Калеб был потрясен. Но Блэквелл хотел, чтобы мы это видели. Он сказал, мы должны смотреть, чтобы понять, что такое закон, что такое оборотная его сторона. Помню, как мы с Калебом в ту ночь жались друг к другу, не в силах уснуть и боясь уснуть. Только через много месяцев прекратились кошмары. Но в конце концов я смогла закалиться, чтобы бестрепетно их выносить. Мы оба смогли – потому что должны были.

Джон поворачивается ко мне, начинает говорить – но его речь перебивает стук распахнувшейся двери.

– Ну, как у нас тут?

В комнату входит, пошатываясь, Джордж, в руках у него кубок. Кажется, он пьян.

– Отлично, – отвечает Джон, подходя к столу и собирая свое снаряжение. Когда он грузит его обратно на поднос, я замечаю, что у него дрожат руки.

– А ты?

Джордж подходит ко мне, а я так занята Джоном, что забыла о собственной руке. Джордж тянется к моей руке, берет за запястье.

– Болит еще, – говорю я, но это не важно: Джордж не слышит – бросил рассеянный взгляд и опустил мою руку. Он действительно пьян.

– Отличная работа, Джон. Как всегда. – Джордж тянется к кувшину с вином, доливает свой кубок и плюхается в кресло у камина. – Я опять сегодня ночью дежурю, – говорит он мне.

– Потрясающе, – отвечаю я.

– Правда ведь? – Он отпивает глоток и смотрит на Джона: – Там хотят тебя видеть.

– Кто хочет?

– Ну, Файфер. Ей нужно, – Джордж кидает на меня взгляд, – что-нибудь для Николаса. Обычное. А Питер хочет что-то, чтобы легче засыпалось. А Гарет жалуется, что голова у него болит.

Джон закрывает глаза, кивает, прижав кончики пальцев к векам. Вид у него изможденный: смертельная бледность, круги под глазами такой черноты, что похожи на синяки. Джордж вздрагивает:

– Ты уж меня прости.

– Ничего, – отвечает Джон. – Сейчас пойду. А ты присмотри, чтобы она руку замотала, хорошо? – Он берет с подноса бинт и бросает Джорджу. – Порез не такой опасный, как я думал, но допускать заражение не стоит.

Даже не взглянув на меня, он выходит. А я соображаю, что так и не поблагодарила его. За что бы то ни было.

Ночью я решаю остаться.

Едва не сбежала, впрочем: разговоры за столом слишком часто касались того, о чем я не хочу говорить. Но известие, что я – самый разыскиваемый преступник в Энглии, усложнило ситуацию. Уже недостаточно сбежать отсюда и добраться до Апминстера – не Блэквелл и его стражники преследуют меня, но любой наемник в городе. Там мне ничуть не безопаснее, чем здесь, то есть мои дела плохи.

Самый разыскиваемый преступник в Энглии.

Почти не верится. Что-то есть в этом странное, вызывающее сомнения. Я знаю, что Блэквелл хочет моей смерти. Но неужто же сильнее, чем смерти Николаса? Даже если он думает, что я ведьма, шпионка, предательница, – все равно Николас для него опаснее.

Я не могу пойти в Апминстер и не могу оставаться в Энглии. Наверное, придется бежать в Галлию. Это рядом, через пролив. И если я смогу найти корабль и тайком проникнуть на него, добраться туда будет просто. Тамошний король симпатизирует изгнанникам Энглии, и меня не выдадут.

А еще есть Калеб.

Не пойму, что означает его повышение в инквизиторы. Блэквелл планировал это с самого начала, еще до моего ареста? Или Калеб попросил об этом потом, как способ меня защитить? Но если он занял этот пост ради моей защиты, почему не пришел забрать меня из Флита? Он же не бросил меня там умирать, я в это не верю. Должно быть другое объяснение.

Так или иначе, но день моего бегства – сегодня.

Ночью Джордж обмолвился, что утром все уйдут – будто бы на черный рынок, обновить припасы. Мне предоставляется возможность обшарить дом: в Галлию с пустыми руками не удрать, надо как следует приготовиться. Добыть свои вещи, украсть денег и ценностей, которые можно будет продать, найти или изготовить себе какое-нибудь оружие. А потом, вечером, когда намечается визит к ясновидящей, рвать когти. И валить всех, кто встанет на моем пути.

Джордж все еще спит. Он распластался на полу в изножье кровати и пребывает в полном отрубе. Ботинки обмотаны одеялом – должно быть, запутался в нем ночью, свалился, а встать не мог или не хотел.

Я быстро и тихо одеваюсь в ту же одежду, что была на мне вчера. Хорошо бы найти что-то потеплее или попрактичнее, но и это сойдет. Хватаю с пола одеяло Джорджа и увязываю его в узел.

Кидаю взгляд на Джорджа. Такое ощущение, что он давно уже так валяется. Думаю, не связать ли его на всякий случай перед уходом. Но он может проснуться, а тогда придется его оглушать, чего мне не хочется.

Джордж стонет во сне.

Ладно, пусть лежит.

Медленно, тихо открываю дверь, выхожу на цыпочках, потом крадусь по коридору к началу лестницы. Останавливаюсь, прислушиваюсь. Не слышно ни голосов, ни шагов, ни возни с посудой на столе. Тихо. Поспешно прохожу по лестнице в прихожую.