Вирджиния Бокер - Ищейка

Сквозь дождь видны очертания лабиринта. Я туда не хочу. Проходила его однажды и едва-едва выбралась. Но я знаю, что если пойду туда, никакая тварь за мной не сунется. Они тоже боятся того, что там, внутри.

Переворачиваюсь лицом вниз, встаю на четвереньки и ползу вдоль опушки, стараясь держаться ближе к деревьям, где меня не так легко заметить. Наконец деревья кончаются полоской открытой местности, на другом конце которой – лабиринт. Некоторое время я выжидаю, трясясь и промокая под дождем, голова все еще плывет. Надо встать. Надо бежать. Надо пойти в лабиринт, пока никакая тварь меня тут не нашла. Но я так устала…

Ложусь обратно в грязь и затихаю, всего на миг, дыхание глубокое, тяжелое, отрывистое. Закрываю глаза под шлепанье ледяных струй и звучные всплески.

– Элизабет!

Я слышу его голос, низкий и тихий, и понимаю, что это тоже действие яда. Он добрался до мозга и заставляет слышать то, чего нет на самом деле. Но голос снова повторяет мое имя, я сажусь так резко, что голова идет кругом. И тут я его вижу – он стоит на полянке рядом с лабиринтом.

Джон.

Спотыкаясь, встаю на подгибающиеся ноги.

– Ты ранена, – говорит он, и лицо его хмурится озабоченной гримасой. Он кажется таким реальным.

Он не настоящий.

Правда не настоящий?

Я иду к нему. Когда подхожу ближе, он вздрагивает, разглядев меня: разорванные штаны, рубашка в клочья, покрыта грязью, кровью, бог знает чем еще. Незаколотые волосы болтаются по плечам, сбитые в колтуны и узлы.

Он одет так же, как был на маскараде: белая рубашка, черные штаны, черный камзол с красной оторочкой. Растрепанные волосы, карие глаза, так внимательно глядящие на меня. Такой живой, настоящий…

Он не настоящий.

Правда не настоящий?

– На самом деле это не ты, – говорю я. Получается жалкий шепот. – Я знаю, что не ты.

Джон – иллюзия Джона – оглядывается через плечо, и мимолетная тень пробегает по его лицу.

– Это я, – говорит он, снова оборачиваясь ко мне. – Я. Почему ты думаешь, что я не настоящий?

Я мотаю головой.

– Не знаю. Может быть, потому что дождь. Я промокла, а ты совсем сухой.

– Был дождь, но перестал. – (Я поднимаю глаза – иллюзорный Джон прав. Дождь прекратился). – А я сухой, потому что только что здесь оказался.

Я отбрасываю в сторону его доводы и продолжаю:

– Ладно. Я знаю, что ты не ты, потому что настоящий ты уехал. Шуйлер мне сказал. Ты на корабле у Питера, со всеми остальными, и едешь домой. Ты уехал.

Я проглатываю застрявший в горле ком.

– Я не уезжал. – Голос у него тих, точь-в-точь как мой. – Это ты меня оставила. Ты убежала, а я не хотел, чтобы ты уходила. И пошел тебя искать.

Он снова оглядывается.

Что-то его беспокоит, этого иллюзорного Джона. Постоянно оглядывается, будто там есть еще кто-то. Или что-то. Затаившееся в темноте, ждущее, чтобы напасть. Я не обращаю внимания – все это не на самом деле.

Точно не на самом деле?

– Почему ты всех бросил и пошел за мной? – Мой голос звучит громко и зло. Я злюсь, потому что мне хочется, чтобы он был на самом деле. Злюсь, что это не так. – Зачем?

Он делает шаг ко мне.

– Ты не знаешь?

Я качаю головой. Он смотрит на меня. Темные глаза, лунный свет.

– Потому что я люблю тебя.

Я закрываю глаза, сил нет бороться. Я устала. Устала от этой иллюзии, устала от правды, устала от лжи. Блэквелл колдун. Потому что я люблю тебя . Хватит, не хочу больше. Хочу проснуться.

Я открываю глаза, выхватываю оставшийся нож и всаживаю его глубоко себе в ногу.

– Проснись! – кричу я. Не на Джона, не на иллюзию его, но на себя.

Но Джон тут же оказывается рядом, я еще не успела вытащить нож, как он хватает его и швыряет на землю. Потом берет меня за руки, заводит их мне за спину, приникнув ближе, я слышу его дыхание на щеке.

– Прекрати!

Я вырываюсь, пытаюсь освободиться, пока эта иллюзия не изменилась и он не упал замертво, не растаял в воздухе, не превратился во что-то иное, не в то, что он сейчас – темные глаза, мягкие кудри, теплота, защита. Но когда он притягивает меня к себе, я не сопротивляюсь. И когда его губы касаются моих, я не мешаю. Они теплые и мягкие, я их помню. А он медленно гладит меня губами, от рта к щеке, потом к уху, там задерживается. Я его чувствую, я слышу его голос, его запах, он – настоящий. Я на миг закрываю глаза, поддаюсь этой дрожи, этой радости, которой он меня наполняет, и потом слышу его хриплый, мучительный шепот:

– Беги.

Отдергиваюсь, ахнув, и вижу стоящего за ним Блэквелла, медленно вынимающего нож, всаженный Джону в бок.

– Ах, какая трогательная была сцена, – говорит он.

Вытирает платком лезвие и убирает нож в пояс. Джон издает приглушенный стон, отшатывается назад, зажимая рану рукой. Между пальцами течет кровь.

– Нет, – шепчу я. – Это иллюзия.

– Самая настоящая реальность, – заверяет Блэквелл, делая шаг ко мне.

Я смотрю на него, выискивая любые признаки, что это тоже иллюзия. Но он точно такой же, как был, в той же одежде, что на маскараде: черные штаны, красный, вышитый золотом камзол. Цепь – знак должности – отсутствует, но сейчас она принадлежит Калебу.

– Ты уничтожила скрижаль, – продолжает он. – И моих гибридов очень умело покромсала. – Он тихо посмеивается, как добродушный папаша. Но я знаю, каков он, и холод бежит у меня по спине. – Я хорошо тебя выучил. Ты одна из лучших моих ищеек.

Я мотаю головой. Это же не на самом деле. Это иллюзия.

Я отворачиваюсь от Блэквелла, ищу какой-нибудь признак – любой, – который скажет мне, что происходит на самом деле. Где я на самом деле. Я вижу разбитую гробницу, убитых крыс. Дождь кончился, небо чисто, одежда у меня мокрая, и я здесь.

У Блэквелла. Там, где начала.

Это все на самом деле.

– Джон!

Я кидаюсь вперед, и одновременно Блэквелл бросается ко мне, быстрее змеиного укуса выхватывает Азот из ножен. Я пытаюсь ему помешать – не успеваю. Он поднимает меч вверх, и зловеще блестит под луной изумрудная рукоять.

Я снова бросаюсь к Джону, но Блэквелл приставляет лезвие к моей груди.

– Ты ему не поможешь, – говорит он. – У него тридцать минут в лучшем случае. И ему это тоже известно. Он же знахарь?

Джон стоит на коленях, все еще зажимая бок.

– Зачем? – кричу я.

Это единственная мысль, которая сейчас у меня осталась.

Блэквелл безразлично пожимает плечами.

– Зачем я его заколол? Полагаю, тебе нужна более уважительная причина, чем та, что он проник в мое имение? Или же ты спрашиваешь, зачем я хочу убить Николаса Пирвила? И опять же тебе нужна причина более уважительная, чем та, что он – реформист, изменник и угроза моему королевству?

– Твоему королевству?

– Да, моему королевству . Пусть мой дурак-племянник считается королем этой страны, но по-настоящему правлю ею я. Я работаю, пока он развлекается. Собираю армии, пока он охотится, разворачиваю их, пока он танцует. Я определяю правила, издаю законы и планирую восстания, пока он пьет, играет и валандается с бабами. – Он смотрит на меня страшным и твердым взглядом: – Уж кто-кто, а ты должна это знать.