Гай Орловский - Королевство Гаргалот

Джонадер зябко передернул худыми лопатками.

– Ну и шуточки у вас, адмирал. И так всего трясет. Уже и чудовища морские не пугают, что так и шныряют, так и шныряют.

– Кто твой сменщик? – спросил я.

Он пожал плечами.

– А зачем он?.. Я сам доведу.

– Утро только началось, – напомнил я, – а потом день, не знал? А затем и ночь… А, понял, как я сам не догадался!.. В общем, никаких остановок на ночь!.. Даже в самую безлунную. Держать курс тот же, следить за ветром. Где боцман?

За моей спиной раздался густой бас:

– Глерд адмирал?

Я обернулся в раздражении.

– Ты чего подкрадываешься?

Криба Холден, все такой же широкий и медведистый, жилистый и широкомордый, сказал с достоинством:

– А я и стоял тут. Тихо, как мышка. Я сам слежу за ветром. Если усилится, сразу приспустим, подвяжем… да знаем что делать, глерд адмирал!.. Сто раз в заливе пробовали.

– На клотике кто-то должен сидеть всегда, – предупредил я. – Ты тоже не железный, Криба. Ночь разбей на три вахты, пусть те, кому доверяешь, следят за порядком, но корабль не должен останавливаться, пока есть ветер! Рулевых пусть ночью сменяют чаще. Гвардейцы днем пусть спят, а ночью бдят во все фибры.

Он кивнул, дескать, все будет сделано, но спросил осторожно:

– Мы торопимся?

– Криба, – сказал я с досадой, – нам и так, не останавливаясь, придется плыть, возможно, месяцы. Все в том же направлении. На юг и только на юг!.. Пока не ударимся медными лбами о небесный свод.

Он охнул:

– Вот так в потемках? Ничего не видя?

– Ничего не видя, – подтвердил я. – А если останавливаться на ночь, то сколько нам тогда, представляешь?.. Да и зачем останавливаться? Сесть под деревом и поужинать? Давая отдых коням?

Он сказал с устрашенностью в голосе:

– Не представляю… Если бы по суше, то это десяток королевств как бы прошли?

– Десяток? – переспросил я. – Криба, десятки десятков, если не больше!.. Океан – это океан. Не озеро. И даже не море… Хотя да, океана вы еще не видели. Ладно, уже скоро. В общем, корабль не кони, в отдыхе и кормежке не нуждается.

Он смотрел со странной смесью ужаса, восторга и доверия. Когда-то один из пленников захваченного купеческого корабли из Гарна, он сразу же выдвинулся инициативностью, умением распоряжаться среди своих пленных, а потом и в лагере организовал их в группу, где сообща отстаивали свои интересы, а он вошел во вкус стройки, везде всем интересовался, осваивал как новые приемы работы, так и одним из первых начал разбираться в сложной работе с таким обилием парусов.

Его уже можно было бы боцманом или даже капитаном на третий корабль, но я решил подержать на своем корабле, присмотреться. Потом, если все пойдет хорошо, то можно поставить на четвертую каравеллу в самом деле капитаном.

– Это же на всю жизнь хватит рассказывать, – проговорил он с торжеством в голосе. – Если, конечно, выживем.

– Вас всех запомнят, – пообещал я. – Будете первыми людьми, переплывшими океан!.. И, конечно, открывшими новые земли. Мы же не просто так плывем, у нас, Криба, великие цели.

Он поклонился.

– Адмирал!.. Я давно не гарнец, я ваш до последней пуговицы.

– Тогда гаргалотец, – сказал я.

За нашими спинами кто-то вскрикнул, я обернулся, исполинская тройная радуга нависла над восточной частью моря, один конец уходит в воду всего в десятке миль от нас, а второй… второй опускается где-то за краем мира, даже я сейчас ощутил с холодком это вселенское величие, а уж на лица матросов лучше не смотреть, все бледные и с вытаращенными в ужасе глазами.

– Хорошая примета! – сказал я поспешно, пока никто не брякнул что-то свое, люди обычно трактуют приметы к худшему. – Нам открыты врата океана!..

Фицрой сказал за спиной некстати:

– Так ворота же на востоке.

– Это знак, – сказал я громко, – а не сами врата. Знамение свыше!.. Нам знак, что прем, закусив удила и подняв паруса, верной дорогой, товарищи! В светлое и страшное будущее к новым трудовым победам и философским свершениям в деле построения! И мы построим. Такое построим – мало не покажется.

Смотрят с уважением, ничего не поняли, но уверенный голос и жесты убеждают лучше, чем слова, что почти всегда ложь, вождями становятся не самые умные, а самые харизматичные.

Ночью я то и дело просыпался, прислушивался, пару раз даже встал и постоял в раскрытых дверях, поглядывал то на темное небо, то на огромную красную луну, при виде которой у меня всегда мурашки по всему телу.

Утром Джонадер оглянулся, заслышав мои шаги, широкое лицо расплылось в улыбке.

– Глерд адмирал?

– Ты что, – спросил я с подозрением, – всю ночь стоял?

– Нет, – заверил он, – меня Кербак подменял. На целых четыре часа. Но я поспать успел. Можно сказать, вволю.

Я придирчиво посмотрел на компас. Джонадер проследил за моим взглядом, сказал ревниво и почти обиженно:

– Да на юг, на юг… От курса ни на конский волос!

– Точно? – спросил я сварливо. – Или на ночь останавливался? Почему еще край земли все так же далеко?

Он несмело улыбнулся.

– Да что-то не так… Со мной все так, а с ним нет. Мы же плывем или стоим? Я же вижу, вроде плывем… А он все на том же месте. Ничего не понимаю.

– А шум водопада стал громче? – спросил я.

Он помотал головой.

– Да нет вроде… Мне кажется, иногда совсем затихает. Ерунда какая-то. Все не так, как надо.

Я хлопнул его по плечу.

– Как только увидишь край света близко, я тебя сделаю глердом!

Он в изумлении раскрыл рот.

– А вы… адмирал, имеете право возводить в глерды?

– Доплывем, – сказал я таинственным голосом, – буду иметь. Как в глерды, так и в родовитые вельможи. Вплоть до герцогов. Придет время – вы сами получите право возводить в глерды.

Его рот раскрылся еще шире.

– Но… как?

Я ухмыльнулся.

– На новых землях всякий при желании и трудолюбии может стать герцогом!

В полдень ярчайший зеленый луч ударил из глубин моря, пробил волны и достиг низких туч.

Матросы столпились у борта, тыкают пальцами, дивятся, начали гадать, что это значит, однако у всех приметы только для суши, вскрикивали и охали, я сам такое вижу впервые, но сделал вид, что это же обычное дело, на меня смотрят, нужно держать лицо кирпичом, я не просто капитан, я олицетворение нашей победоносной поступи.

Зеленый луч, широкий, как башня, но издали тоньше вязальной иглы, вонзается в темное и быстро двигающееся месиво, а тучи тупо бегут, не замечая, что острый клинок распарывает им внутренности…

– Не отвлекаться, – прикрикнул я, – еще не то увидим. Все приметы, какие увидите, нам на пользу!

На меня оглядываются, но я картинно уверен, и тоже возвращаются к своей работе, хотя и поглядывают, как этот широкий столб трепещущего огня соединяет волны и тучи, единственное, что не двигается в этом непостоянном мире.