Array Коллектив авторов - Фантасофия. Выпуск 5. Фэнтези и Магический реализм

Автор «Екклесиаста» слабонервным не был. Он неопределённо двинул бровью и молвил:

– Всё возможно, спору нет. Но ведь два… м-м… разумных существа всегда найдут компромисс, не так ли?

И его рука откуда-то из недр кровати выудила новенькую сотню, поиграла ею и оставила на одеяле.

Михаил внушительно откашлялся. Банкнота исчезла в кармане белого халата.

– Ладно, – голос смягчился. – Смотрите у меня, в последний раз… – хотел ещё что-то добавить, но тут в коридоре раздался топот и в палату влетел ещё один санитар.

– Мишка! – крикнул он. – Я тебя обыскался! Давай скорей в приёмный, там одного буйного привезли, с белой горячкой. Пошли!

– Сейчас, – ответил Михаил. – Фикус заберу. Эти дебилы зачем-то из вестибюля фикус спёрли.

Он взял кадку с древом, оглядел всех напоследок, предупредил:

– Смотрите… – и оба быстро вышли.

Тот, кто называл себя Адамом, повернулся к стенке, закрыл глаза. Он столько насмотрелся за столетия своих блужданий по Земле, и столько раз его считали сумасшедшим, преступником и обманщиком, что это ему стало давным-давно всё равно. Он устал.

Странно, но именно сейчас он вдруг ощутил, как устал. Как я устал, Боже мой!.. Он открыл глаза, увидал стену больничного цвета. Неужто… А?!

Он и не ожидал, что так вздрогнет. Вот он уже на другом боку, смотрит жадно… и взгляд его встретился с насмешливым взглядом Соломона.

– Что, прародитель, – шепнул тот. – Проняло?

И Адаму показалось, что этот умница и плут, зачем-то симулирующий болезнь, всё про него, Адама, знает: что он вовсе не Адам, а его старший сын, отправленный скитаться без приюта и покоя – знает и молчит.

– Да… – отшепнул он. Вышло хрипло. – Почудилось. Вроде как вот-вот… Но нет, мимо.

Ещё топать да топать.

Соломон подмигнул:

– Ну, ничего. Дойдём.

Последнее слово прозвучало с вопросом:

– Дойдём? – похоже на то.

– Должны, – Каин пожал плечами. – А иначе к чему это всё…

Тот рассмеялся беззвучно:

– Ладно, давай-ка спать, это лучше всего. Там, – показал пальцем вверх, – поговорим.

Его сосед кивнул, закрыл глаза. Там… Он попробовал вспомнить, что когда-то рассказывал ему отец… но память, память!.. Свет, тепло – вот это помнилось. А больше ничего. Но он подумал, что, вернувшись, он узнает всё и встретит всех, будто и не было их, этих лет. И это хорошо, наверное… Да хорошо, конечно, что же тут плохого. Вернёмся! Надо подождать. Подождать… Ну, подождём. Вернёмся. Все.

Несмотря на то, что было уже за полночь, под самой крышей дома светилось маленькое чердачное окно. Похоже, это была единственная комната в доме, обитатель которой еще бодрствовал.

Человек в длинном темно-сером пальто еще раз взглянул на небольшой листок бумаги, на котором был нацарапан адрес: «Фридрихштрассе, 138». То же было написано и на проржавевшей табличке, висевшей на стене дома. Соответствовали и все ориентиры – напротив дома находилась лавка зеленщика с массивным замком на двери, рядом с парадным высилась афишная тумба, с трепещущими на ветру обрывками афиш, напечатанных на рыхлой серой бумаге. Значит, ему сюда…

Перешагнув лужу нечистот, человек отворил тяжелую скрипучую дверь. В парадном царила почти полная темнота – лишь со второго этажа пробивался тоненький луч света от висевшей на стене керосиновой лампы, фитиль которой был почти полностью прикручен. В парадном пахло чем угодно – прокисшей капустой, помоями, скверным пойлом, кошками, застарелым потом – но только не чистотой. Наверняка здесь еще и крыс прорва… Из-за двери слева раздавался могучий храп.

Боясь оступиться и сдерживая дыхание (проклятье, какая вонь!), человек осторожно зашагал вверх по отчаянно скрипящей лестнице. Ну вот, наконец, и чердак.

Из-под двери пробивалась полоска света. Человек несколько раз постучал по филенке костяшками согнутых пальцев.

За дверью послышалось «Scheisse!», а потом раздались шаги. Дверь отворилась. На пороге стоял черноволосый человек среднего роста – в штанах от солдатской униформы и рубашке с закатанными выше локтей рукавами. И рубашка, и штаны были застиранными и аккуратно заштопанными в нескольких местах: было видно, что их хозяин – человек неприхотливый и опрятный, привыкший довольствоваться малым.

– Что вам угодно? – поинтересовался он. Во взгляде читалось недоумение и некоторая настороженность – вполне оправданные чувства для человека, на пороге которого в полночь появляется незнакомец. – Если вы от хозяина дома, то я уже внес плату – вчера, за месяц вперед… Впрочем, нет, вы явно не от хозяина. Вряд ли этот скупердяй доверит кому-то собирать свои деньги…

– Я не имею к вашему хозяину никакого отношения, – сказал ночной гость. – И я здесь вовсе не затем, чтобы собирать с вас деньги. Скорее наоборот. Если, конечно, я пришел по верному адресу, и вы именно тот, кого я ищу.

– Неужели? – недоверчиво прищурился обитатель чердака. – И кого же вы ищете? И, в конце концов, кто же вы такой?

– Меня зовут Карл, – сказал ночной гость. – Карл Нойман. А ваша фамилия – Шикльгрубер?

– Похоже, вы все же не ошиблись, – сказал обитатель чердака и шагнул в сторону, пошире отворяя дверь. – Ну что ж, заходите. Только о притолоку не ушибитесь… Хотя, провалиться мне на этом самом месте, если я понимаю, откуда вы меня знаете.

Нойман вошел в комнату. Не дожидаясь приглашения, снял пальто, повесил его на вбитый в стену гвоздь – рядом с потертой, видавшей виды курткой, принадлежавшей хозяину комнаты. Одернул хорошо пошитый пиджак, поправил галстук, пришпиленный булавкой с крупной жемчужиной в головке.

Комната была обставлена чрезвычайно скромно – узкая, по-солдатски застеленная койка у стены, этажерка с десятком книг в потрепанных переплетах, стол и стул. Все.

В углу стола расположилась керосиновая лампа, теплые отсветы которой Нойман видел с улицы. Все остальное пространство стола занимали большие листы бумаги, на которых виднелись четкие линии схем. Рядом лежала готовальня, линейки, несколько тонко очиненных карандашей, чертежные перья, стояла баночка с тушью. На подоконнике примостилась бутылка молока и завернутая в бумагу краюха хлеба – по всей видимости, поздний ужин, либо завтрак обитателя комнаты.

– Я, по всей видимости, оторвал вас от работы, – сказал Нойман. – Вы чертежник?

– Вроде того, – пожал плечами Шикльгрубер. – Это, в некоторой степени, вынужденное занятие. Скажем так – эта работа дает мне кусок хлеба и возможность не умереть с голоду. А это уже немало в наше-то время… Но думаю, вы пришли сюда в полночь не для того, чтобы поговорить о моих чертежах?

– Конечно нет, – ответил гость. – Не беспокойтесь, я не задержу вас надолго. Меня интересует вот что – насколько я знаю, у вас есть живописные работы?