Марк Ньютон - Город холодных руин

Неразборчивые каракули внизу страницы, приписка самого бейлифа. Комментарий к общему списку: «Да пребудут они более полезными впредь, чем пребывают ныне». Ему стало любопытно, кем были эти люди, какую роль они играли в делах города и чем не угодили бейлифу.

Комната вдруг наполнилась шелестом:

– Воланд…

Доктор Воланд поднял голову в тот самый миг, когда громадный паук входил внутрь через световой люк на потолке.

– Ты вернулась. – Он встал, словно приветствуя гостя, пришедшего на ужин.

– Да. – Ее голос звучал как шелест ветра всякий раз, когда она входила в это состояние. – Я принесла… еще двоих.

– Отлично! Где ты их оставила?

– Внизу, в первой секции бойни.

– Молодец.

Трансформация произошла прямо перед ним: тело паука исказилось, слегка раздулось, и… она приняла свой обычный облик. Воланд шагнул к комоду, вынул оттуда один из своих халатов с монограммой и подал ей.

Нандзи сказала:

– Спасибо, – и он, как всегда, с восторгом отметил две паучьи лапы и два сустава, которыми они не слишком изящно, зато надежно и эффективно крепились к ее человеческому торсу. Чудо, что она вообще могла ходить, и это чудо совершил он, его искусство.

Воланд сиял.

– Хочешь принять горячую ванну? – предложил он. – Огненные зерна сегодня особенно хорошо греют.

– Да, если тебе не трудно.

– Конечно не трудно. Для тебя все, что угодно, моя девочка.

Ее мягкая улыбка – та, в которую он влюбился давным-давно, задолго до того, как открыл ей свои чувства, – лишь усиливала действие ее природных чар. Она была намного моложе его, и разница в летах, как и многое другое, будила в нем желание оберегать ее. Воланд был готов на все, лишь бы Нандзи чувствовала себя рядом с ним защищенной.

Воланд повстречал Нандзи пять лет тому назад в городе Юуле, на другой стороне Й’ирена, где рухнувшая каменная кладка одного дома размозжила ей обе ноги. Юул был тихим местечком. Со стороны спокойного моря дул легкий ветер с характерным запахом рыбачьих лодок, который только усиливал любовь Воланда к этому отдаленному городу.

Нандзи лежала на земле у гавани, мелкий дождик уже налил вокруг нее небольшие лужи, а в руках она сжимала цветок, который, как она объяснила между приступами накатывавшей боли, несла матери. Как он мог в нее не влюбиться? Рыбаки и докеры помогли ему разобрать завал, в который превратилась рухнувшая от небрежения стена дома.

Они молча смотрели на ее переломанные ноги, а ее вопли разрывали тишину, точно взрывы.

Но он сказал ей тогда, что сможет помочь.

Воланд был легендой медицинского подполья и даже несколько лет стажировался у великого доктора Тарра в Виллджамуре, пока их этические разногласия не сделались слишком очевидны. Воланд обладал способностью, которой никогда не было у Тарра: он умел пользоваться иными силами, оставаясь частью повседневного мира.

Воланд ни в коей мере не был культистом, к реликвиям он относился настороженно. Другие взирали на артефакты давно минувших культур с затаенной тоской; многим казалось, что в те времена все было много лучше, чем сейчас; но Воланд не раз видел, как культисты пользовались этим древним наследием в низких целях обогащения. Он считал подобные поступки вкупе с неразборчивым применением древних технологий недостойными и потому твердо решил отвернуться от прошлого и работать исключительно на благо будущего. С тех пор его принципы не изменились.

В молодости ему довелось ухаживать за умиравшей девушкой из ордена Природы. Она работала в одиночку и, если верить ее словам, занималась насекомыми. Истекая кровью на его операционном столе, она поведала ему свое тайное, последнее желание – чтобы кто-нибудь, может быть, даже он, таинственный молодой доктор, пытавшийся ее подлатать, продолжил ее дело. Она умерла, а он, выполняя ее предсмертную просьбу, обследовал ее вещи.

Тщательно изучив ее журнал, он скоро обучился искусству культистов.

Он работал не покладая рук. Скоро он научился подгонять и присоединять части тел насекомых к человеческим телам. Это была точная наука. Когда вспыхивал, искря, фиолетовый свет и паутиной лучей соединял в противоестественное единство две разные плоти, он не знал, как именно это происходит, знал только, что оно срабатывает. По-настоящему.

Он как раз находился на пике своего могущества, когда обнаружил на набережной Нандзи. Он предупредил ее обо всех опасностях и неопределенностях, связанных с его наукой. Но она лишь посмотрела на культи, оставшиеся от ее ног, и приняла предложение.

И он восстановил ее тело там, где оно было утрачено.

Сначала кровь текла отовсюду, собираясь в лужи на полу, так что Воланд уже решил, что потеряет ее прямо на операционном столе. Он трудился над ней шестнадцать часов, сначала с хирургической точностью извлекая из ее тела расплющенные фрагменты того, что было когда-то ее костями, потом присоединяя, формируя и удлиняя конечности, взятые у паука. Понадобились две операции, прежде чем новые конечности встали каждая на свое место. Еще шестнадцать часов ушло на проверку того, что ткани состыкованы правильно, что кости и сухожилия сходятся в нужных местах и что ее тело не отторгнет их впоследствии. Он справился с помощью фоноев, со всем старанием, тщанием и любовью применяя свою систему.

Тогда он ждал ее пробуждения в молочном свете раннего утра. Время тянулось, он сидел, упираясь рукой в стену, тепло занимающегося дня разжигало в нем примитивное чувство.

И все же усталость была сильнее: он как будто отдал всю душу, восстанавливая ее тело.

Постепенно его лицо стало печальным, потом встревоженным, но вот… ее пальцы шевельнулись! И все благодаря могуществу древней расы, дауниров, обладавших технологиями, неведомыми ныне. То, что он сотворил с их помощью, потрясло его, потрясло взаимодействие умов, оказавшееся возможным через тысячелетия.

Очнувшись, Нандзи заплакала.

Поначалу она была охвачена тревогой и плакала днями напролет от боли. Воланд ужаснулся. Он не сомневался, что двигаться она сможет, но какой же он дурак, если решил, что она станет улыбаться с самого начала. Как он мог быть таким наивным? Пока она поправлялась, он убрал из операционной все следы крови, слизи, лоскутки кожи, соединительную ткань, волосы и постепенно отскреб комнату до полного блеска, пока не почувствовал, что очистил и себя от гнева, скопившегося у него внутри.

Сюрпризы на этом не закончились. Когда утихла боль, наступило молчание. Конечно, судить по нему о настроении девушки было нельзя, однако ему казалось, будто внутри ее поселилось что-то примитивное. Расспрашивая ее день за днем, он боялся, что она жалеет о своем решении, но это было не так. Судя по всему, она скоро забыла о том, кем была раньше. А он и так ничего не знал ни о ее семье, ни о том, где она выросла. И похоже, никогда уже не узнает.