Антон Корнилов - Урожденный дворянин. Защитники людей

– Вот-вот! – вдруг вскинулся хозяин. – Зачем?! Зачем я сюда – на этот свет – попал?!

Это «сюда» было выделено с таким ожесточением, что Саня Фриц аж похолодел.

Опять…

Не раз и не два Саня серьезно задумывался: откуда все-таки появился в их городе Капрал? Ведь ни словечком о своем прошлом никогда не делился. Ни с кем. А когда возникала все-таки нужда хоть как-то прояснить фрагменты биографии, выдавал явно сочиненное…

Странно. Очень даже странно.

Нет, понятно, конечно, что у такого человека должны быть причины таить кое-какие факты прошлой своей жизни, но чтобы упорно молчать вообще обо всем… С чего бы так?

Почему-то Фрицу всегда становилось страшно, когда он задавался подобными вопросами. Страх этот был тяжелым и липким, как промокшее насквозь ватное одеяло, страх самой скверной разновидности – когда не знаешь, чего именно боишься, и поэтому не можешь понять, как же этот страх перебороть.

«Свалю я от него, – снова промелькнула в голове Сани сама собой взметнувшаяся мысль. – Рано или поздно свалю. Да так свалю, что пусть хоть век ищет – все равно не найдет…»

– А я все жду, жду и жду, – проговорил вдруг Капрал, глядя на Фрица, но словно видя вместо него кого-то другого. – Жду и жду. И – ничего. Столько лет – и ничего. Ни звука. А я все играю по правилам и притворяюсь, что только так и надо. Или уже не притворяюсь?.. Ассимилировался…

Фриц не знал, как на все это реагировать. Никогда раньше хозяин себя так не вел.

– Долг, Честь и Совесть, – Капрал повторил это медленно, надолго задерживая во рту звуки, точно пробуя их на вкус. – А? – взглянул он осмысленно прямо в глаза Сане и усмехнулся.

Фриц от растерянности поддержал эту усмешку – резко и коротко хохотнул.

– Вы, Иван Иванович, выступление, что ли, к заседанию прорабатываете? – вопросил он. – Так спичрайтеры на то есть. Их работа: всякими такими зазывалками для быдла жонглировать…

– Правильно, – засмеялся и Капрал. – Все верно – «зазывалки для быдла»… Все верно, милый мой, – закончил он с какой-то свирепой лаской, от которой Сане вновь стало не по себе. – Так что у нас там со вступительным взносом… в высшие эшелоны счастья?

– Это вы про бабки москвичам, что ли, Иван Иванович? Для перевода вашего?

– Вестимо, – подтвердил хозяин старым своим словцом, которое Фрицу давненько уже слышать не приходилось.

– Немного осталось набрать, – сказал Саня и назвал сумму.

– Действительно, немного… – раздумчиво выговорил Капрал.

Он подошел к перилам и посмотрел вниз. Лысый Тарасенко, приплясывавший у эстрады, непонятно как почувствовал на себе взгляд Иона. Тут же обернулся, задрал голову, развалив надвое круглое лицо широчайшей улыбкой. Замахал руками, демонстрируя, как приятно ему хозяйское внимание.

– Предъяви ему, – сказал Ион.

– Кому? – не понял вначале Фриц. Шагнул к хозяину, увидел, куда тот смотрит. – Тарасенке, что ли?..

– Пусть расплачивается, – кивнул Ион. – Не буду я больше ждать. Честь и Совесть здесь, конечно… зазывалки для быдла. А вот насчет долга ты не прав. Долг здесь – понятие святое. Пусть платит по своим долгам. А не сможет – магазины его заберем. Каждый получает то, что заслуживает.

Фриц опять поскреб подбородок обтянутым в черную кожу протезом. Взглянул в лицо хозяину – не шутит ли? Нет, какие тут шутки… Да что с ним такое, с хозяином?

– Иван Иванович… – осторожно позвал Саня. – Может, не надо, а? Он ведь родственник ваш. То есть, получается, – свой.

– Нет у меня здесь своих, – коротко и жестко ответил Капрал. – Предъявляй Тарасенке. Пусть платит. Понял?

– Понял, – вздохнул Саня Фриц.

– Делай. Сегодня же.

– Так праздник ведь сегодня! – хотел возразить Саня, но вовремя осекся. – Слушаюсь, – проговорил он вслух.

– Вперво, надобно поднять всех, – распорядился Трегрей, вслед за Двухой и Сомиком покинув «Купеческий» ресторан. – Возможно, удастся перехватить…

– Сделаем, – кивнул Сомик, вынимая из кармана телефон.

– А может, зря шухер поднимаем? – проговорил вдруг Двуха. – Как-то это все… странновато. Сам посуди, Олег. Есть некто Иван Иваныч Ломовой. Ну, имеет недвижимость кое-какую, которую светить не хочет. Ну, крутят холопы его темные делишки всякие. И что же ты думаешь, этот Ломовой ваш будет мочить всякого, кто его белье на публику тряханет, а? Да про него, про Ивана Иваныча этого, в Сети столько гадостей понаписано – и ничего. Никого он вроде бы раньше не убивал за подобное.

– Да, – опустив телефон, поддержал Двуху Сомик. – Мне тоже кажется, что паниковать сейчас и предполагать самое худшее – не стоит.

– Загулял Гога – только и всего, – брякнул еще Двуха. – Завтра найдется в кабаке каком-нибудь.

– Твой информатор из спецслужб… – понизив голос, произнес Женя. – Ему… можно верить?

– Ему – надобно верить, – подтвердил Олег.

– А я вот лично сомневаюсь, что Ломовой отдал приказ убрать Гогу, – упрямо сказал Двуха. – Нелогично это. С чего – на самом-то деле – ему вдруг Гогу убивать?

– Мой информатор из спецслужб, – проговорил Трегрей, – сообщил лишь, что Виктор – в смертельной опасности, и та опасность напрямую связана с пресс-конференцией, которую он невдавне дал. Из этого вовсе не следует, что Виктору угрожает именно Ломовой.

– А кто ж еще?!! – в один голос вопросили Игорь и Женя.

К ним мягко подкатилась красная «восьмерка».

– Позвонил кому надо, – высунулся из автомобиля Никита Ломов. – Если в полиции информация какая-нибудь появится… мне первому знать дадут. Да, кстати, вот адрес этого… Всеволода Кареновича, – Никита протянул сложенный вдвое листок из блокнота. – Совсем недалеко отсюда проживает гражданин.

– Я сгоняю, – предложил Двуха. – Побеседую.

Олег кивнул ему и перевел взгляд на Сомика.

– Надобно поднять всех, – требовательно повторил Трегрей.

Этой ночью редкие прохожие в испуге шарахались от группок молодых людей, целеустремленно прочесывавших улицы центрального района Саратова, нырявших во дворы и подворотни, перекликавшихся в скверах и парках.

Этой ночью престарелому парню Севке, журналисту с двадцатилетним стажем, впервые в жизни пришлось излагать события, ни на йоту не отклонившись от истины. Уж очень страшны показались престарелому парню Севке железные кулаки нежданного визитера, одним мощным ударом снесшего дверь его квартиры с петель.

Этой ночью до самого рассвета медленно кружила по городу красная «восьмерка», на пассажирском сиденье которой застыл, приложив сжатые кулаки ко лбу, молодой человек, зовущийся Олег Гай Трегрей. На левом виске молодого человека бешено пульсировала голубая жилка. И глаза его были закрыты, но он видел то, чего не мог видеть никто во всем этом огромном мире: ослепительную пургу тысяч и тысяч вспыхивающих и затухающих молний – следы энергетических импульсов сознаний окружающих его людей. Он искал, Олег Гай Трегрей, в этом сияющем хаосе – импульс сознания одного-единственного нужного ему человека.