Ник Перумов - Пепел Асгарда

– Неизменность и постоянство, – прогудело сразу несколько бестелесных голосов. – Нет нужды скрываться. Правда наше оружие.

– Давно мечтал сойтись с вами лицом к лицу, Дальние. Или как вас правильно называть?

– Древний Бог О́дин, тебе нужна наша помощь. Воинство Хедина готово тебя уничтожить, они даже не желают говорить с тобой…

Огненный шар разбился о гладкую поверхность зелёного кристалла, искры бессильно рассыпались в разные стороны.

– Вижу, – мрачно сказал Отец Дружин. – Но я всё-таки должен…

– Попытайся, Древний Бог. Но помни, мы не сможем долго защищать тебя. Мало кто на это способен у самых врат Демогоргона.

Хрофт отрывисто кивнул, шагнул к незримой границе, выступив из-под защиты смарагдовых исполинов.

– Эй, вы! – заорал он, надсаживаясь. – Совсем лишились рассудка, несчастные?! Ибо я есть О́дин! Первый друг Познавшего Тьму, вашего господина! Замрите, несчастные, и дайте нам пройти!

– Едва ли это подействует, Древний Бог, – прогудел голос Дальних. Казалось, они говорят хором, но настолько слитным, что отдельных никого не различить. – Берегись, мы не сможем защищать тебя долго. Это место враждебно всей нашей магии. Вольготно тут ощущают себя лишь последователи Хедина. Он-то всегда был на короткой ноге с Соборным Духом… Мы можем спасти тебя и твоих, но решай быстро!

Райна видела, как помрачнел отец. Всё шло явно не туда, но деваться было некуда.

– Буду признателен за помощь, – процедил он сквозь зубы.

– Тогда держись, – с оттенком издёвки донеслось из смарагдовой глубины.

Сверху, где тоже властвовала серая мгла, низринулась изумрудная стрела. Исполинский кристалл на лету стянулся в острую и тонкую иглу, с размаху врезался в затянутую хмарью и незримую твердь; и в тот же миг под ногами валькирии разверзлась пропасть.

Они падали, кувыркаясь, и сердце, казалось, бьётся где-то уже во рту. Рядом с воительницей судорожно колотил лапами по воздуху Барра, никак не понимая, почему опять не получается лететь.

Зелень кристаллов исчезла, пробитое небо «наверху» стремительно затянуло дыру. Внизу разворачивалось нечто, очень напоминающее уже «обычный» мир Упорядоченного – виднелись очертания материков, морей, росчерки широких рек.

Незримая рука подхватила их, падение замедлилось. Твердь мира стремглав мчалась навстречу, но при этом не было ощущения грозящего вот-вот смертельного удара.

– Прощай, Древний Бог О́дин, – раздались последние слова Дальних. – Мы рады, что ты выбрал, наконец, правильную сторону. Здесь мы более помочь тебе не можем, но, когда ты вернёшься, – с радостью.

…Они стояли на высоком холме, зелёном, пологом – но поднимавшемся высоко над окрестными равнинами. Земля понижалась во все стороны, ровная, какими никогда не бывают обычные холм или гора.

– Что это, Яргохор? Река – она ещё здесь? – О́дин сжимал и разжимал кулаки, брови сурово сведены.

– Река мёртвых осталась там, – мрачно ответствовал великан. – Нам надо возвращаться, Древний.

– Райна! Ты видишь след?

– Да, отец. Мы уклонились от него, однако он по-прежнему близок.

– Фенрир! Перед нами есть живые?

Исполинский волк повёл массивной головой, принюхался.

– Только то, что растёт на земле, Владыка Асгарда. Съесть тут некого, – пожаловался он.

– Тогда возвращаемся, – решился О́дин.

Райна молча удивилась – возвращаемся куда? К окружавшей их армии, метавшей вполне себе настоящие огнешары?

Ас Воронов принялся чертить очередную руну, сложнее и запутаннее всех, доселе виденных Райной. Даже не одну руну, а целую их систему, сложный лабиринт, где росчерки сходились и расходились, так, что один и тот же рисунок можно было трактовать множеством разных способов.

– Райна! Слушай меня, слушай хорошо. В это мне придётся вложить всё, что есть, – О́дин бросал слова отрывисто и быстро. – Слейпнир вынесет. Если я всё сделал правильно – мы окажемся у самых врат, там, где кончается дорога мёртвых богов. Нам бы только пройти их – и всё. Там никто гнаться уже не будет.

– А как мы их пройдём? Что нужно делать?

– Смотреть, чтобы я не свалился с седла. Мы вплывём во врата вместе с рекой мёртвых, вот и всё.

– Но, повелитель… мы же живые!

– Когда я давал Хель власть над страной усопших, я делал это не просто так. Кое-что ещё помню, – О́дин свободной рукой коснулся лба. – Для владений Демогоргона мы тоже станем мертвы. Неотличимы от тех, кого приносит сюда течением.

– Мертвы? – вздрогнула валькирия. Время не было властно над ней, но становиться неживой, чтобы обмануть стражу Демогоргона, могло напугать даже её.

– Мертвы, – мрачно кивнул Отец Богов. – Дорога, которой мы прошли… ты, наверное, ощутила, – по ней шли Древние, отнюдь не только лишь погибшие асы и асиньи. Я тоже смотрел и слушал, Райна. Мы рискуем, всё должно было обернуться совсем не так, но иного пути я не вижу. Что это за земли или мир, мне неведомо, однако он уводит нас от владений Соборного Духа, а не приближает.

– Не приближает, – кивнул и Яргохор.

– Гибельно опасно, – брови Скьёльда страдальчески поднялись, голос подрагивал, – но великий бог прав. Иного выхода нет. И даже мне не провести нас обратно. Поистине, твоя рунная магия могущественна по-прежнему, всемогущий Древний.

– Не надо лести, сын Скримира.

– Разве я бы осмелился, великий бог!

– Довольно слов. Фенрир! Держись поблизости. Райна, смотри за мулами.

Белый тигр прижался головой к боку валькирии, тихонько взмякнул. Райна опустила руку, почесала его меж ушами.

– Тебе тоже страшно? Ничего. Повелитель приведёт нас куда нужно. Ему надо верить. Так, как я.

Барра, похоже, был совершенно согласен.

– Готово! – каркнул О́дин, резко опуская альвийский меч.

Руны ожили, зазмеились, искрясь снежно-белым. Извив за извивом, зигзаг за зигзагом, росчерк за росчерком, они поднимались в небеса, мерцали, угасали, вспыхивали вновь, и Райна ощутила, как ледяной липкий холод проникает ей до самых костей.

Каждый вдох давался с трудом – ноздри слово заполнили мельчайшие капли, перехватывая горло. Казалось, в неё вползает чужое, отвратительное и склизское существо; Райна едва подавила рвоту.

– Терпи! – донёсся хриплый вскрик О́дина.

Земля под ногами закружилась, тело обретало пугающую, неестественную лёгкость; мир вокруг исчезал, его заполняли серые сдвигающиеся стены; перед валькирией замаячил длинный изгибающийся тоннель, в дальнем конце сиял неяркий свет.

Незримое, но сильное течение подхватило воительницу, повлекло вперёд, и она ощутила – противостоять ему невозможно, это поистине последняя дорога и последний путь. Холод пробирался всё глубже, чувства гасли, и откуда-то из самых глубоких глубин поднималось отчаяние, беспредельное и безраздельное – отчаяние человеческого существа, кем когда-то была её мать.