Мила Коротич - Терракотовые сестры

Может, говорящий имел что-то другое в виду, но сапогом указал на Фархада. Прямо в спину.

Путь через становище оказался долгим. И Фархад многое успел вспомнить.

Тот, кто пожелал говорить с троицей, называл себя великим пророком, пресветлым старцем Дарием, он умел творить чудеса, и рядом с ним даже самые закостенелые язычники проникались чувством божественной благодати. Фархад никогда не признался бы, что улыбка Пресветлого оказывает на него такое же воздействие, как и на всех прочих. И страх снова увидеть эту улыбку, не устоять и упасть на колени, забыть все, чем дорожишь, потерять себя, раствориться в улыбке Дария холодной змеей зашевелился в душе. Нет, не поддаваться! Прошло несколько лет, и годы эти сделали тебя сильнее, Фархад! Кузнец, даже связанный и избитый, шел через становище ровно и независимо, украдкой глядя себе под ноги, чтоб не споткнуться. Алон и Рафад тащились следом. Они, кажется, забыли уже и об удобной лежанке, и о козьем молоке, о котором мечтали недавно. Но силы у всех были на исходе.

Однако сразу к шатру старца пришедших не допустили – одетые в чистые белые одежды воины Дария преградили им путь.

– Но нас ждут! – не слишком уверенно сказал Алон.

– Спаситель всех ждет, и вы подождете! – рявкнул ближайший к ним стражник. Трое других хмыкнули одобрительно – им понравилась шутка.

Правда, один из них узнал Рафада и сменил гнев на милость, предложив обождать у костра и отдохнуть, пока великий пророк закончит важный разговор.

Костер потрескивал совсем недалеко. Все трое направились туда. Пахло готовящейся похлебкой, слышались тихие голоса. Кто-то монотонно повторял вечернюю молитву. Алон и Рафад устроились на камне и тут же задремали. А Фархад предчувствовал неприятности, ныло избитое тело, страх грыз душу, и спать совершенно не хотелось. Он сидел совсем близко к шатру Пресветлого, всего в нескольких локтях. Охрана расположилась значительно дальше – на почтительном расстоянии. Пленный не собирался ничего подслушивать. Он собирался немного отдохнуть и подумать в тишине.

Однако же не получилось.

– Что же, почтенный Самум, – услышал он мягкий голос Пресветлого. Этот голос совсем не изменился. Фархад почувствовал, как у него на затылке волосы встали дыбом, словно у зверя. Сжал зубы сильнее, чтоб унять дрожь. – Я рад, что мы сумели договориться. Значит, не позже чем через неделю ты приведешь своих воинов к причастию…

– Если на то воля божья, святой отец. Вообще, среди моих парней и так многие почитают Спасителя. Спаситель дарит надежду. А как людям без надежды в нашем мире? Нет, никак без надежды.

Фархад и раньше слышал о самой большой и богатой банде старой свалки – банде Самума. Знал, что эти люди всегда неплохо вооружены, отчаянны и беспощадны. О самом Самуме в пустыне ходили легенды. Отчаянный, злой и удачливый. Жестокий, расчетливый. По одним сведениям, падок на роскошь, по другим – поборник кочевой жизни, где что-то большее, чем плащ на камнях, – уже роскошная постель. Бог для своих воинов. Но то, что этот великий человек сам заявится в лагерь к почитателям Спасителя, такое ему даже во сне не могло присниться. Если две этих силы решили объединиться, то значит, готовят серьезный удар по Ордену. Форт устоит, но удержим ли мы границы, подступы к морю? К «волшебному котлу», как называла его Мариш…

Не прошло и минуты, как полог откинулся, и из ярко освещенного шатра вышли двое. Оба – в чистейших белых одеждах.

Пресветлого Фархад узнал сразу – его всегда легко узнать. Высокий, прямой, еще не старый мужчина, каждый жест которого исполнен невесомой значимости и уверенности в собственных силах. Таким кузнец его помнил, таким пророк и остался.

А вот знаменитый бандит на его фоне сильно проигрывал. Был невысок, сутул, залысины делали лоб слишком большим, а руки Самум спрятал в рукава белой хламиды.

– Да славится имя Спасителя, – пробормотал он, уходя.

– Славится имя его, – ясно и чисто прозвучал голос старца.

В шатер пророк не вернулся. Обвел свой лагерь ясным взором, увидел ожидающих и сказал:

– Вижу, вы вернулись, дети мои. Вернулись с новостями. Прошу вас, зайдите в шатер…

– Она пришла!!! – очнувшись от дремы, воскликнул Алон. – Мы видели ее. Мы видели деву на звере!

Он сказал это слишком громко.

Обернулись охранники. Остановился Самум. Стихла молитва. Даже мирная беседа людей у костра повисла на полуслове.

Алон сглотнул и повторил уже тише:

– Дева вышла из вод на звере. Мы видели! Мы бы встретили ее. Но нам помешал человек из крепости на скале. Мусорщик. С ним было два механоида. Одного Рафад уложил гранатой, а второй расправился со зверем. Брат, ведь так и было! А мусорщик увел ее с собой. Мы чудом спаслись! Рафад! Скажи!

Рафад кивнул.

– Скорее всего, они ее в крепость увели. Там она, у этих. У людей Сокола.

Лагерь молчал.

Кажется, даже ночные насекомые стихли. Даже огонь перестал потрескивать в кострах. Тишина ждала.

Пророк мягко улыбнулся и сказал:

– Это благая весть. Но все же, прошу вас, входите в мой шатер. Я хочу услышать обо всем в подробностях. Пусть и мой блудный сын Фархад, колдун-кузнец из города миражей, войдет. Молча.

Охранники тут же заткнули рот Фархаду. А он прикусил кляп, чтобы не застонать – старец помнил его. Тот только взглянул на пленника своим мягким взглядом и добавил:

– Да, сын мой, миражей. Давно уже там одни миражи…

Долгожданная пауза в цепи невероятных событий наконец-то наступила. Маша Казакова сидела в уже знакомой комнате техномага Мэри Лу Говард, единственного оставшегося на всю крепость мага слова, и ждала, что будет дальше. Умные мысли в голову не приходили. Они уже были там, но четко сформулировать их журналистке не удавалось пока. Она и забыла, что должна была написать серию газетных очерков, но привычка искать четкие формулировки зашевелилась, как только уставшие ноги дали голове покой. Да и беспорядочное метание Говард по комнате отвлекало.

В мире Аррета как раз с четкостью и выходили основные проблемы.

– Это вечная свалка, отстойник, мечта для археолога была бы, если бы не приходилось в нем жить, – говорила Мэри Лу, теребя волосы. – Я руку бы дала себе отрезать, лишь бы найти такую свалку для своей карьеры ученого. А сейчас мечтаю просто воспитать троих детей в мещанском уюте и полной семье.

Мэри Лу отвернулась к окну и поднесла руки к лицу. Таким нехарактерным для дамы-феминистки движением были этот поворот и ладони у щек.

– И самое ужасное, меня в этом желании убедила вчерашняя ночь, а не два года жизни с Фархадом. Глупо, сентиментально, по-бабьи – плакать о том, кого потеряла. Чиззи, тошнит от одной мысли, от банальности ситуации. Я же стальная леди! Я же из нации победителей! Мне же удобно должно быть, остальное неважно. Хоть потоп! Лишь бы после меня! И когда мы уходили в наш неудавшийся побег домой, я даже не думала о Фархаде. Ты пришла, показала дорогу, выход, который был под носом, и все, я про все остальное забыла! Фархад, конечно, мил и надежен, но не сравнится с открывающейся возможностью. Так я себе говорила. И что теперь? Возможность осталась. А его нет. И – дыра в сердце! И еще я слишком много с тобой говорю, – обернулась Мэри Лу к не перебивающей Казаковой. – Ты так на меня действуешь.