Василий Горъ - Меченый

Я вытаращила глаза – в нем не могло быть столько сил! Не могло!!! Ибо я видела его раны и знала, что он удерживался в седле только за счет силы воли!

«Сил – не было. А потом они вдруг появились…» – подумала я. И окаменела: невразумительное бормотание было молитвой к Двуликому! А силы, появившиеся ниоткуда – даром, ниспосланным ему Богом-Отступником!

Кром справился с дверью за считаные минуты. Потом распахнул ее настежь и жестом пригласил меня внутрь. Снова ее закрыл. Изнутри, на тяжеленный засов. Снял с себя плащ. Жестом предложил мне располагаться на низеньком топчане в дальнем углу комнаты. Достал из поясного кошеля кремень, кресало и трут. Запалил пару лучин, вставил их в держатели и выдохнул:

– Все…

А потом упал. Навзничь. И потерял сознание…

«Сделал все, что мог, – подумала я. Потом посмотрела на его осунувшееся лицо, впалые щеки, еще раз оглядела истерзанный и покрытый пятнами крови нагрудник и покачала головой: – Нет. Не все, что мог, а все, что был должен…»

Эта фраза, которую так любил повторять отец, неожиданно вызвала во мне глухое раздражение: я смотрела на лежащего передо мной мужчину и пыталась понять, что такого ему мог предложить Бог-Отступник, что он, не умеющий отступать даже перед лицом смерти, добровольно отдал ему свою душу.

Не поняла, как ни пыталась. А потом снаружи раздалось многоголосое рычание, истошное ржание моей кобылки, и я невесть как ощутила приход смерти.

Душу обожгло холодом, а перед глазами начала мелькать череда лиц тех, кого Бездушный отправил в Небытие за эти дни: брат Димитрий и два его спутника. Трое грабителей, встретивших нас после въезда в Меллор. Пятеро их коллег, пытавшихся помешать нам из него выехать. Полтора десятка оранжевых, ввалившихся на постоялый двор у Сосновки…

Потом я вспомнила забавную мордочку котобелки и разозлилась:

«Смерть идет за ним по пятам. А я притягиваю к этой парочке невинные души. Может, хватит?»

Взгляд скользнул по изможденному лицу Меченого, опустился чуть ниже и уперся в жилку, пульсирующую на его шее.

«Нить его жизни, – подумала я. Потом посмотрела на его кинжал и горько усмехнулась. – Стоит ее перехватить – и он уже никого не убьет…»

Я закрыла глаза, представила себе то самое движение… и вдруг воочию увидела гневное лицо брата Димитрия:

«Вы – женщина, баронесса! Вы обязаны дарить жизнь, а не забирать. Убийство – грех! Одумайтесь, пока не поздно!!!»

По спине потекли капельки холодного пота, рука сама собой сотворила отвращающий знак, а губы прошептали:

– Спаси и сохрани…

Самый первый луч восходящего солнца, отразившись от зеркала под куполом главного зала Обители, упал на лицо коленопреклоненного брата Ансельма и растекся по нему многоцветными переливами. Алые, желтые, зеленые и синие сполохи вдруг потекли по лбу, щекам и подбородку, сделав главу Ордена Вседержителя похожим на каноническое изображение пророка Аллаяра Светоносного.

– Знак…

– Знамение…

– Благословение… – потрясенно зашептали братья. А потом почти одновременно грянули «Славься, Вседержитель, в веках…». Что интересно, без подсказки – первые строфы гимна зазвучали еще до того, как брат Бенор, которому было поручено подстегивать реакцию толпы, открыл рот.

Это не могло не радовать – получалось, что среди отобранных иерархами кандидатов нет ни одного сомневающегося.

Дождавшись, пока братья допоют последние слова, брат Магнус, управляющий системой зеркал из крохотной каморки под самой крышей, убрал многоцветное стекло. И дал Ансельму возможность продолжить действо.

Изобразить потрясение, вызванное «божественным вниманием», было несложно: надо было просто вытаращить глаза, устремить взгляд на писаный лик Вседержителя и осенить себя животворящим кругом. А все остальное монахи домыслили сами. И принялись перешептываться…

«Придя в себя», глава Ордена встал на ноги, благоговейно снял с подставки небольшое золотое солнце – символ светлого будущего, подаренный людям Вседержителем, – и вскинул его над головой.

Золотое солнце, попав в солнечный луч, своевременно направленный братом Магнусом в нужное место, засияло нестерпимым светом и вызвало в толпе еще один восхищенный вздох – еще бы, Вседержитель смотрел на главу Ордена, не отводя взгляда. И тем самым благословлял то, что он говорил.

Ансельм, снова изобразив потрясение, вскинул голову к своду, восторженно заулыбался и постепенно крепнущим голосом начал читать «Благодарствие».

Зал последовал его примеру: братья, истово прижимая руки к груди, благодарили Бога-Отца за то, что он есть, и клялись прожить во Свете весь отмеренный им срок.

Дочитав молитву до конца, брат Ансельм вернул солнце на подставку и повернулся к своей пастве.

Паства замерла: лицо главы Ордена выражало не счастье, а сочувствие:

– Братья во Свете! Как вы знаете, ровно год назад замироточили лики пророка Аллаяра Светоносного в Иверской, Парамской и Книдской обителях, а на его плащанице, хранящейся в моей личной молельне, возникла тень Двуликого.

Знали не все. И не всё. Поэтому по стройным рядам молодых парней пробежали еле слышные шепотки.

Насладившись ужасом, появившимся во взглядах паствы, Ансельм добавил в голос трагических ноток и вздохнул:

– В тот день нарушилось равновесие Небесных Сфер, и мир в ужасе вздрогнул…

У совсем молоденького, но истово верующего брата, стоящего в первом ряду, расширились глаза, а из прокушенной губы потекла струйка крови.

«Черное Поветрие?» – еле слышно прошептал мальчишка.

Ансельм мысленно усмехнулся: его слова вызывали именно тот эффект, к которому он стремился.

– Две десятины мы молились Вседержителю и, наконец, получили долгожданное знамение. Правда, знамение оказалось… страшным: молния, сорвавшаяся с пальцев Бога-Отца, ударила в Древо Жизни, росшее во дворе обители. И в считаные мгновения превратила его в пылающий факел…

Руки избранных сжались в кулаки: они поняли, что это значит!

Изобразив на лице нешуточное страдание, брат Ансельм процитировал некоторые строки Последнего Пророчества. Естественно, делая акцент на тех моментах, которые были наиболее созвучны его планам. И подчеркивая ужасы того, что ждет мир и населяющих его людей в последние дни существования Горгота…

Монахи представляли предсказанный катаклизм так ясно, как будто видели его воочию. И все глубже и глубже погружались в пучину отчаяния. А когда достигли ее дна, брат Ансельм дал им надежду:

– …Когда Вседержитель понял, что я прозрел, он ниспослал мне еще один сон. В котором показал лица тех, кто принесет на Горгот Черное Поветрие. А потом показал Путь к Спасению.