Антон Корнилов - Урожденный дворянин

– Да, Михал Михалыч, – серьезно ответил Ломов.

– Ну иди тогда. Да! Насчет заместителя – это я не ради красного словца сказанул! Это я планы тебе свои раскрыл… Приоткрыл, то есть. Чтобы у тебя пища для размышлений появилась… – Полковник Рыков хохотнул и коротко махнул кистью: – Ну, иди-иди. И разговор этот наш… почаще вспоминай. Когда у тебя опять шило в жопе зашевелится…

* * * В коридоре Ломову встретился капитан Шелгунов.

– Здоров! – тиснул Шелгунов руку лейтенанта. – Как там дело Степаныча движется?

Никита неопределенно пожал плечами:

– Работаю.

– Давай-давай. Прихватим этих уродов, мало им не покажется… Слушай, ты Алимханова сегодня видел? – резко свернул с темы капитан.

– Какого Алимханова?

– Нуржана, сержанта пэпээсника.

– А-а… Нет, не видел.

– Тут такое дело… Короче, парни из ППС Нуржану бойкот объявили. И нас попросили поддержать по-братски. Я считаю, правильно они поступили. Так вот, предупреждаю тебя, Никит: Нуржанчику руки не подавать и в разговоры с ним не вступать. Пусть подумает над своим поведением.

Ломов поморщился.

– Что случилось-то? – спросил он.

– Ну, если вкратце… – Шелгунов глянул на часы на руке. – Помнишь, у нас Балабан работал? То есть, Сема Балабанов… конопатый такой? Он сейчас участковым на пятом квартале.

– Это который самогон носил на праздники? И сейчас еще передает…

– Во! – цокнул языком капитан. – В самую суть! У него бабка самогон гонит. Ну, пенсии старушке не хватает, подрабатывает она. Так вот, вчера из ее дома жильцы наряд вызвали – алкота во дворе передралась. Парни приехали, синерылых растащили, бабка балабановская в окно высунулась, поздоровалась со всеми, начала докладывать, как и что было. Алкота-то у нее зелье брала. А Нуржан этот ни с того ни с сего вдруг как упрется рогом: типа, оформлять бабку надо. По закону, дескать, полагается. Парни сначала не поняли, что с ним такое. Думали, шутит. Сам же, гад, в прошлом месяце этот самогон жрал и ничего, не гундосил. А тут… Когда поняли, что он все это серьезно, стали его увещевать. А он – ни в какую! Оформлять, говорит, и все! Ну… Миха его в сторонку отвел и малость того… чтоб в себя пришел. Тот в драку. В общем, стыд и позор. Жильцы из окон высовываются, малолетки на лавочках ржут, на телефоны снимают, как сотрудники друг за другом по двору гоняются. Хорошо хоть, что темно уже было, лиц не разобрать. Еле-еле утолкали Нуржанчика в машину… Так он до конца дежурства не успокоился. Нервы помотал парням, как надо. И, главное, понять невозможно, что с ним случилось! Как с ума сошел! Вот пэпээсники и положили: бойкот ему, чепушиле, пока не надумает извиняться. Ты сам посуди, Никит: разве можно такие истерики устраивать? Это понятно, если просто у Нуржанчика бзик какой приключился психический… А если он серьезно? Тогда его вообще гнать надо из коллектива. Потому что если мы друг за друга стоять не будем, тогда грош всем нам цена… Ну, давай, Никит, – закруглил свой рассказ капитан Шелгунов, – побегу я, дела. Короче, я тебя предупредил!

Глядя в спину капитану, Ломов потер лоб. Чудеса какие-то творятся. Сначала Монахов, потом вот Нуржан…

И тут же Никите вспомнился парнишка в несуразной одежде, о котором он в связи с последними событиями и думать забыл… Как его? Олег Гай Трегрей. Вспомнились и слова, услышанные им от парнишки: «…как ни несносно вам будет слышать это, но подобные деяния служат только подрыву авторитета власти и самого Государя…» И пробудилась в сознании старшего лейтенанта какая-то мутная мысль – что случившееся с Нуржаном, вероятно, гораздо серьезнее, чем предполагают сотрудники отделения. Нуржану он посочувствовал, но о том, как поведет себя, столкнувшись с ним, почему-то не подумал.

По дороге в свой кабинет Ломов сделал крюк, чтобы зайти в туалет. Уже на пороге он почувствовал резкий запах табачного дыма и успел даже удивиться: кому в голову пришло нарушить строгий запрет на курение где бы то ни было, кроме специально оборудованных для этого на этажах курилок?

Нуржан, стоявший у приоткрытого окна, обернулся не сразу. Никита заметил набрякшую темной кровью нижнюю губу сержанта. Мгновением позже они встретились взглядом, и Ломов сразу почувствовал: Нуржан понял, что Никите уже известно о бойкоте. Сержант без слов отвернулся. Видимо, как предположил старший лейтенант, чтобы облегчить ему задачу не здороваться с собой.

– Привет! – сказал Никита, слегка хлопнув Нуржана по плечу.

Сержант развернулся к нему, теперь уже полностью.

– Здорово! – буркнул Нуржан, со скрываемым облегчением пожимая лейтенанту протянутую руку.

– Зря ты так… – брякнул, почти не думая, Никита.

– А как?! – резко спросил Нуржан.

– Ну… – Никита не нашелся, что ответить. И спросил сам: – Это из-за пацана того, да?

Сержант нахмурился, глубоко затянувшись сигаретой.

– Да надоело просто! – сказал он. – Я давно уже думал, как так получается: всю жизнь мы думаем одно, а говорим и делаем другое? А? Правда, почему так? А пацан тот… Олег… Ну, можно сказать: да, из-за пацана. Он как бы… подтолкнул. Я первый раз вообще такого человека видел. Я после того случая – помнишь, в камере? – подумал вдруг: он… как будто из другого мира. Правильного мира! Представляешь, есть такое место, где все так, как и должно быть. Где люди – все люди! – живут по чести, закону и совести. А почему мы-то так не можем? Кого мы боимся? Получается – друг друга боимся, больше некого. Ну, я и… сорвался. Слово за слово… А за слова отвечать надо – меня так с детства учили.

Нуржан говорил сбивчиво и горячо, не подбирая слова. Так делятся наболевшим. Никита Ломов почувствовал это. Поэтому не отделался банальным: «держись!» и не отошел прочь, втайне гордясь собой, что возвысился над толпой. Никита спросил серьезно… словно бы даже примеряя эту ситуацию на себя:

– Ну а дальше что?

– А мне все равно – что, – сказал сержант. – Если сильно достанут, уволюсь, наверное. Только отступать не буду. Мне отец так говорил: если затеял дело, стой до конца, пусть даже дело твое глупое и ненужное. Тех, кто на полдороги виляет, никто уважать не станет… Самогонщице бизнес ее я все равно прикрою, тут уж пусть, что хотят, делают. Это она для своих самогон нормальный оставляет, а дрянь всякую, димедролом разбодяженную, и технический спирт – в продажу пускает. Ты, если хочешь, подними архивы, посмотри, сколько мужиков в том районе от отравления алкоголем прижмурилось. И скажешь мне тогда, прав я или нет?!

– По совести – прав, – рассудительно начал Никита, – а…

– Чего «а»? – прервал его Нуржан. – Если я по совести прав, то неправ – по чему тогда? По подлости?

«Верно же», – подумал Ломов. Но вслух ничего не сказал. А сержант вдруг улыбнулся.