Инна Живетьева - Вейн

Егор пожал плечами.

– В военное. В Ольшевское или куда-нибудь вроде того. Станешь лейтенантом, наденешь погоны. Пойдешь форсить с девушкой по набережной. Важный, в новой фуражке. А она будет расфуфыренная, вот с такими кудрями, – Талка повертела над головой растопыренной пятерней. – Потом тебя отправят в дальний гарнизон, а она с тобой не поедет!

– Это еще почему? – удивился Егор, хотя вовсе не собирался гулять с девушкой по набережной.

– Потому, – отрезала Талка.

– Ладно, а ты кем будешь?

– Я? Как мама – учительницей. Только еще не решила, иностранного или пшелесского языка. Конечно, и то, и то интересно, зато на уроках литературы можно говорить обо всем.

– Ну да! Обо всем! «Прошка Кротагаревский – образ народа в войне шестнадцатого года». Или за что я люблю поэму «Дуэль». А чего там любить? Нет бы по делу, а то из-за какой-то свистушки стрелялись.

– Что ты понимаешь!..

– Тихо!

Здоровенная собака перемахнула ограду палисадника и встала, загородив дорогу. Не рычала, но смотрела пристально, и лапы у нее были напружинены.

Егор сдвинулся так, чтобы Талка оказалась у него за спиной. Сказал негромко:

– Спокойно. Не делай резких движений.

Хрустнул под ногами шлак. Собака повернула огромную башку и предостерегающе рыкнула. Если бросится, нужно подставить локоть.

– Держись за мной, иди осторожно. Вон уже твой дом. Талка…

Но девчонка не двинулась с места – стояла, зажимая рот ладонью. Черт, перепугалась! Егор качнулся к ней и вдруг понял: смеется!

– Это же Барбос, наших соседей! Он сроду никого не укусил! Просто на морду страшный.

Талка схватила пса за кудлатые щеки, потрясла.

– У-у-у, свирепая собака!

Барбос жмурился от удовольствия.

Егор круто развернулся и зашагал от Талкиного дома. Уши горели, шею точно кипятком обдало. Вот дурак! Близняшки завтра лопнут со смеху. Герой нашелся!

– Ты что, Егор? Постой!

Талка догнала его.

– Обиделся? Извини. Просто, ну… меня никто еще не спасал. Мир? – протянула руку. – Ты не думай, я никому не расскажу.

Егор пожал теплые пальцы.

– Пока!

Талка побежала к дому. Там ее ждал Барбос, повизгивая и переминаясь с лапы на лапу. Девочка обернулась:

– Хотя мне очень хочется похвастаться!

Егор ругнулся под нос.

Стукнула калитка. Вспыхнула и почти сразу погасла над крыльцом лампа. Засветилось окно, задернутое синей шторой…

Прокатился по коридору окрик, и у двери загремели засовом.

– Гехен! – скомандовал солдат, появляясь на пороге.

На площадь сегодня уже возили. Значит – допрос.

– А я говорю, он там есть!

Фонарик, поставленный на попа, упирался лучом в потолок, и большая часть кухни тонула в полумраке. В окне неясно отражался Дан, он чистил ворованную картошку. Еще Юрка видел себя – злого и взъерошенного.

– Скажете, у меня глюки были?!

Грин смотрел на него с сочувствием.

– Тебе могло почудиться. Ты так хотел…

– Да нет же!

А если на самом деле – показалось? Еле ощутимый запах с трудом пробился среди прочих… Юрка мотнул головой. Нельзя так думать. Ну как, как их убедить? Мысли путались. Который день не высыпается, и сейчас уже за полночь.

– Есть один вариант, почему я его не нашел, – сказал Грин. – Если узел не просто слабый, а очень слабый. Например, как в Старой крепости. Пройти без четкого ориентира – ни единого шанса. А много ты их знаешь?

– Нет, – процедил Юрка. – Зато у вас полный карман.

– Но я не чую узел. Так бывает.

Грин провел ладонью вдоль печного бока. Приоткрыл поддувало. Кастрюля с супом исходила на плите паром.

– Ты когда-нибудь действовал в связке?

– Он салага, – подал голос Дан, но его проигнорировали.

– Вейны работают вместе. Один держит вход, само ощущение, понимаешь? А другой подбирает ориентиры.

Юрка встрепенулся:

– Так давайте!

– Есть две проблемы. Тот, кто подбирает, не может «записать» узел на себя, он его самостоятельно потом не увидит. А тот, кто держит, косвенно ориентиры не возьмет. Узел можно решить только напрямую, то есть – пройти. Связкой.

– Ну и? Мы… – до Юрки дошло, и он осекся.

Как возвращаться-то? Через Старую крепость нельзя, там зейденцы. Васькин маршрут отпадает – нет ориентиров перевалочного пункта наркоторговцев.

Грин подошел к посудному шкафу и вытащил тарелки.

– Дан, готово у тебя? Живот подвело.

В супе плавали морковные дольки, свекольная ботва и недоваренная молодая картошка. Юрка подул, остужая.

– Ешь быстрее, – поторопил Грин. – Подниму в пять утра, как раз успеем.

Юрка удивленно посмотрел на вейна.

– Рискнуть все равно надо, другого выхода я не вижу. Дан, переоденься. Вместе пойдем.

– Шэт! А давай так: я с вами, но ты ничего не рассказываешь отцу Михаилу?

– Обойдешься.

Дан ушел в гардеробную и унес фонарик. В кухне стало темно, высветился контур топки. В открытом поддувале переливались на слое пепла крохотные угольки.

– Зачем он нам? – неприязненно спросил Юрка, убирая на ощупь пустые тарелки.

– Больше вейнов – больше ориентиров. Попробуем построить цепочку до тутошнего леса.

Проплыл красный огонек. Курил вейн короткими затяжками. Нервничал?

– Если б не амулет, Дан бы задницу от стула не оторвал.

– Не уверен, – задумчиво сказал Грин.

– Он же…

– Не трус, это во-первых. И как-то меня спас, во-вторых. Между прочим, рискуя собственной шкурой.

– А подполковник? Его-то он бросил.

– Не сравнивай. Видишь ли, я бы загнулся с гарантией, а Вцеслав, по мнению Дана, мог и не ждать приказа. Просто уйти.

– Не мог, – возразил Юрка.

– У Дана свои представления о мире, как и у любого из нас.

Юрка прижал ладони к кирпичной кладке, вбирая тепло. Глаза закрывались сами собой.

– А если бы этот ваш Вцеслав погиб? Вы бы все равно не считали Дана сволочью?

Грин помолчал. Щелчком выбросил окурок в печку.

– Не знаю. Я очень осторожно отношусь к предположениям такого сорта. Если бы, кабы… Сейчас я человек, друг которого жив. Не стань Вцеслава, я был бы иным. Может, прибил бы Дана к чертям собачьим. Сослагательное наклонение, понимаешь?

Юрка хмыкнул. Еще бы! Если бы не Зеленцов… Понюхал воздух: горячее железо, дымок от углей, запах табака. Похоже на дом. Но только – похоже.

Солнце медленно опускалось за васяйскую деревню, высвечивая алым брюхо пушистого облака. Ветер дул в сторону «Перекрестка», и были слышны тягучие звуки – васяки провожали светило. Они верили, что солнце может обидеться и не вернуться, если должным образом не пожелать ему спокойной ночи. Гремела колодезная цепь, и пес по кличке Брехун скулил в ожидании ужина. Шелестело сено – работник перекидывал с воза в сарай.

По комнате медленно полз луч. Он прошелся по тканой дорожке, посидел на углу сундука, высветив медную оковку, и задержался на кувшине для умывания. Блики ослепили зеркало, спрятав отражение Йорины.