Инна Живетьева - Вейн

Игорь сел на пол и прижался спиной к ее ногам. Коснулся струн. Гитара отозвалась – послушная, понимающая.

Пальцы Йорины перебрали коротко остриженные пряди, спустились ниже и тронули щеку. Прикосновения были нерешительными, точно слепой пытался угадать – тот или нет? Знакомый, чужой?

Дорогую судьбу свою [3].

Простонала гитара, упав на пол. Игорь рывком обернулся и обнял колени, горячие даже сквозь плотную ткань юбки.

– Я найду его! Завтра смотаюсь в Бреславль. Такер обычно знает про всех, может, что слышал.

Чертов Васька! Унесло же не вовремя…

– В Сарем схожу, в Даг-надир. Вроде Дан в каком-то монастыре рос, там поспрашиваю. Я для тебя всю Середину перерою.

Йорина провела ладонью по его лицу. Не удержался, поймал губами палец.

– А кто я?

Игорь не понял.

– Ты говоришь: «для меня». А кто я? Жрица, потерявшая дар. Столько поколений хранило… Это наказание, я знаю. Хотела быть как все, вот и сбылось.

Менестрель поднял руку, закрыл ее невозможные глаза.

– Тебе просто не оставили выбора, а это тяжело. Думаешь, ни у одной жрицы до тебя не рождались такие мысли?

– Я оказалась самой слабой.

– Тебе не повезло.

– Я…

– Ты – чудо. Слышишь? Ты сама – дар богов.

Ресницы щекотали ладонь.

– Менестрели умеют говорить красиво.

Игорь знал, как гитара и песни приманивают к нему женщин, и часто – с удовольствием! – пользовался этим, но сейчас резко отнял руку.

Золотые глаза Йорины потускнели и казались просто желтыми.

– Жрица – суть и сосредоточение веры, – сказала она. – Я не смогла.

Дан, скотина! Игорь хрустнул костяшками пальцев. Очень хотелось набить приятелю морду.

– Храм закрыт, больницы переполнены. Я боюсь вернуться в Йкам. Что я скажу?

– Дождись меня здесь. Иринка, я найду его, вот увидишь. Обещаю.

Заходящее солнце уползло из комнаты. Игорь и Йорина сидели на полу. Менестрель обнимал девушку, укачивая, словно ребенка.

– Расскажи мне про Эрика, – попросил он.

Йорина замерла.

– Ну чего ты? Я просто хочу понять. Например, каким он был в детстве?

– Очень серьезным. Других мальчишек в дом не загонишь, а его не выгонишь. Сидит над книгами, один да один. Изредка заходил Кайри. Может, из любопытства. А Эрик его почему-то терпел.

– Тебя он любил?

– Маленькую – да. Ему не нравилось, когда отвлекают от занятий, а я могла залезть к нему на колени и смотреть, как он пишет. Мама… Наверное, она чувствовала себя виноватой. Или мальчикам больше нужен отец? У папы не получалось все время жить с нами. Он вейн, хирург из верхнего мира. Говорили, у него там другая семья, и дети есть. Но папа все равно любил нас, я знаю.

– Истек срок, – догадался Игорь.

– Да. Отец звал с собой Эрика, но тот отказался, они даже поссорились. Потом совсем закопался в книги, пропадал в больнице. Ночевал там чаще, чем дома. Первую самостоятельную операцию сделал в шестнадцать. Он талантливый лекарь, для него больница значила больше, чем храм. Храм предназначался мне.

Йорина замолчала, и Игорь прижал ее к себе плотнее.

– Когда Эрик родился, Совет Старейшин предложил моей матери избавиться от мальчика. Отдать его в другую семью, подальше от Йкама. Сын жрицы – никто не знал, чего от него ждать. Наследует ли он дар? Если да, то в какой мере? Люди боятся непонятного. Боятся и… ненавидят. Мама отказалась. А спустя четыре года появилась я. Мой первый крик – как вздох облечения для всего народа. Странно, что Эрик вообще смог меня полюбить. Хотя бы на время.

– А потом?

– Умерла мама. Она много болела в ту зиму. Мне едва сравнялось семнадцать, это слишком мало для жрицы. Обычно мы преемствуем после двадцати пяти. Я очень старалась, но… Моих подруг сватали одну за другой. Эрик жил в больнице. Даже поговорить не с кем было.

Игорь коснулся губами Йорининого виска.

– Двуликий не всякий раз отвечал на мои молитвы. Первые годы после маминой кончины тяжело дались йорам. В больнице умирали люди, а лекари не могли им помочь. Надежда, исцеление, дорога – триада распалась.

– Но ты справилась.

– Да. Для этого мне понадобилось больше двух лет. Кайри не хватило всего несколько месяцев. Он попал под обвал. Оперировал Эрик, успешно. Но Кайри вбил себе в голову, что останется калекой. Жить не хотел. В его смерти Эрик обвинил меня. Сказал, амулет должен принадлежать ему. Он старше, он сможет сделать то, на что я не способна. Что я – бездарна.

– Иришка, твой брат наговорил это в сердцах.

– Нет. Он был очень спокоен.

– Вы так и не помирились?

Йорина покачала головой.

– Я тоже упряма. И стала хорошей жрицей. Может, все обошлось бы, но Эрику передали письмо от отца. Папа провел исследования и нашел научное подтверждение «феномена Двуликого». Эрик снова потребовал амулет, для каких-то экспериментов. Я отказала.

– И он попытался его украсть.

– Нелепо вышло… Оун решил, что амулет нужен моему брату для передела власти. Эрик – лекарь, значит, уважаемый человек. Мужчина, то есть имеет право голоса на Воинском Совете. Сын жрицы. Со временем войдет в возраст старейшин.

– Идеальная ситуация.

– Совет так и подумал. Даже казнить хотели, но я вмешалась. Когда Эрика изгнали, у него оставался один способ получить амулет и доказать, что он прав.

– Заодно отомстить.

Йорина вывернулась, ткнула острым локтем в грудь.

– Нет! Он бы потом вернул!

– На своих условиях.

– Но вернул бы! Если бы не вмешались ареры. Ты мне веришь?

– Да.

Жрица положила голову менестрелю на колени, потерлась щекой. Игорь сглотнул, подумав, что девочку и в самом деле готовили служить в храме. С мальчиками она не встречалась, и про мужчин ей мама не рассказывала.

– Это я во всем виновата, – покаялась Йорина. – Носилась со своими обидами… Нам нужно было просто поговорить. Мы могли работать вместе.

– Знаешь, он тоже не образец добродетели.

– Но я – жрица!

Игорь зарылся пальцами в ее волосы. Пепельные пряди отливали серебром и казались прохладными, точно старый металл.

– Ты – просто уставшая девочка, которую слишком рано бросили взрослые. Все будет хорошо, слышишь? Я обещаю, все будет хорошо.

Восход затянуло облаками, фонари не горели. Окна были глухо зашторены. Выцветшая луна разделила улицу на две половины: черную и темно-серую. Смутно виднелись листы, приклеенные на стенах. Проступали и гасли слова: «запрещено», «повешение», «расстрел».