Инна Живетьева - Вейн

Темная буханка величиной с ладонь тоже оказалась запечатанной в пленку. Нож легко прорезал хрустящую корочку и ноздреватую сердцевину.

– Пища богов, – Юрка шумно сглотнул слюну.

Вскоре вилка зацарапала дно контейнера. Егор отодвинул опустевшую банку на край стола и посмотрел на «командирские». Светать начнет часов через шесть.

– Завтра жди меня до вечера.

Юрка глянул удивленно.

– Не вернусь, уходи обратно. Хотя нет, лучше темноту здесь пережди и утром к узлу.

– Не понял.

– Чего именно? – сердито спросил Егор.

Спорить не хотелось. Лечь бы, закрыть глаза и постараться уснуть, чтобы ночь закончилась как можно быстрее.

– С какой радости мне тебя ждать? Я тоже пойду в город.

– Нет.

– Думаешь, приказал, и я послушаюсь? Ага, два раза.

– Ты сам пугал комендатурой, – напомнил Егор.

Юрка выскреб со дна остатки каши и облизал вилку.

– Так мы днем.

– Днем тоже могут быть патрули.

– Слушай, да пошел ты к черту! – отмахнулся Юрка. – Я чего сюда приперся, в интернате сидеть?

– Не знаю! – взорвался Егор. – Ты мне не докладывал. И вообще, не надоело всех посылать? Так можно и одному остаться.

Юрка неожиданно зло рассмеялся:

– А все и так ушли. Я не посылал, а они… Мама, бабушка, дед. Этот тоже, ну, который отец. Папаша хренов, – он сбил щелчком со стола банку.

– Не мусори, – одернул Егор.

– А чего, тут и так… – начал Юрка, но осекся.

Егор прикрыл окно, ночи уже прохладные. Куртку сунул в изголовье. Заряженный арбалет положил на пол, спусти руку – коснешься ложа.

Юрка долго возился, выбирая подушку. Потом скрипел панцирной сеткой, ворочаясь с боку на бок. Вздыхал, шмыгал носом. Но даже когда он угомонился, сон к Егору все равно не шел. Покрикивала в лесу птица. Качались на потолке лунные тени. Ветки скребли по стеклу. Егор снова нашарил на груди бирку и сжал в кулаке вместе с Юркиным подарком. Все будет хорошо, все обязательно будет хорошо. Мама вернулась, ее – жену командира! – никто не выдал. Отец с солдатами перешел линию фронта и сейчас воюет. Скоро освободят Верхнелучевск. Приедет эвакуированный интернат. Интересно, поверит ли Родька, когда Егор расскажет о своем путешествии? И Талка…

– Ты спишь? – шепотом спросил Юрка.

– Нет.

– И я. Не получается.

– Считай собачек.

– У нас говорят – овец.

– Хоть крокодилов.

…узнает у мамы новости и побежит по отцовским знакомым – мало ли, вдруг кто остался в городе. И хорошо бы прочесать лес, там, где шли бои. Наверняка найдется оружие.

– Смешно, – снова подал голос Юрка. – Все время оказываюсь то в приюте, то в интернате. Как нарочно.

– Ядвига предлагала тебе другой вариант, – напомнил Егор. – Можешь хоть завтра с утра отправляться.

Затаил дыхание, ожидая ответа.

– Да пошел ты!

Егор хмыкнул. Поднес часы к лицу, пытаясь разглядеть стрелки. Как медленно они движутся!

Жарко. Солнце расплавленным золотом лежало на дне вазочки из-под мороженого. Лениво вились над стаканами с лимонадом мухи. Таял крем на пирожном. Смешались запахи лошадиного пота и розовой воды, жженого сахара и табака. Человеческое месиво обтекало уличное кафе, изредка выплескивая на высокие ступени семейные пары с детишками, барышень под ручку с кавалерами, а то и нищих, клянчащих медяшки. От столика, что занимали Дан и Хельга, попрошайки шарахались – на стуле лежал арбалет, новенький, сегодня купленный. Вейн то и дело рассеянно касался приклада, поглядывая на толпу. В Бреславле – разгар сезона.

Лицо у Хельги посерело от пыли, глаза потускнели. Девушка приподняла косу и поболтала ею в воздухе, остужая взмокшую шею.

– Не понимаю, как тут можно жить?

– А мне нравится, – улыбнулся Дан.

Толчея, разноязыкий гомон (и всевозможная ругань) взбодрили вейна получше коньяка. Шэт побери, мог весь сезон просидеть под замком! Еще пара недель, и точно начал бы на стены бросаться. Или Оуну в морду дал – чем не экзотический способ самоубийства?

Поморка вытащила из сумки гребень, кстати, подаренный Даном, и занялась прической. Даже на такую – сердитую и уставшую – смотреть было приятно. Хельга закрепила косу на затылке и покрутила головой, стараясь поймать отражение в витрине кафе.

– Отдохнула?

Девушка закатила глаза. Дан хотел рыкнуть, мол, сама навязалась, но вместо этого сказал:

– У нас по плану большие траты. Зайдем в Гостиные ряды.

Хельга фыркнула, ровно сноровистая кобылка:

– Думаешь, если из монастыря, то куплюсь на какие-то паршивые подарки?

А гребень, между прочим, из кости выточен, инкрустирован перламутром. Из-за него пришлось вернуться к ростовщику и оставить еще одну расписку.

– Деточка, – снисходительно сказал Дан. – Если мне нравится женщина, то я ее не покупаю. Я за ней – ухаживаю. Поднимайся, тебе нужна походная куртка.

– Ну ладно, – кивнула милостиво поморка, будто не вейн ее в магазин тащил, а наоборот.

«Вот соплячка!» – восхищенно подумал Дан. А работает здорово: подходит к узлу и вся натягивается, точно струнка. От напряжения на виске проступает голубая жилка. Подрагивают крылья носа. Постоит так и выдохнет: «Пусто».

Вейн поднял со стула арбалет, но за спину пристраивать не стал. Понес в руке, настороженно поглядывая по сторонам. Ощущение, что за ними следят, не проходило, а от предпоследнего узла стало острее, словно между лопатками кололи шилом. Возле ювелирного магазинчика свернул – Хельга нехотя последовала за ним, оглядываясь на витрину. Пересекли две улицы, все больше удаляясь от центра. Ничего, ноги не собьют, если лишний раз покружат.

Людской поток поредел, а вскоре и вовсе иссяк – в переулок Семи Дубов приезжие заглядывали редко. Тут не было лавок, кроме бакалеи и зеленщика, и слишком тесно стояли дома, изредка разделенные подворотнями. На булыжной мостовой с трудом могли разминуться две пролетки. Узенький тротуарчик петлял, то и дело огибая мощные деревья.

Дан положил руку на плечо Хельге:

– Приготовься. Сейчас мы отсюда смоемся.

Девушка медленно опустила и подняла ресницы. Сумку, которой до того беспечно размахивала, перехватила удобнее.

– Ой, смотри, какая прелесть!

Голос, как у восторженной провинциалки. Распахнула глазищи, уставилась на балкончик, увитый плющом. Миленькая туристочка. А плечо под ладонью напряжено, перекатываются крепенькие мышцы.

Дан развернул Хельгу и притиснул к себе – умница, вырываться не стала. Задышала в ухо тепло и щекотно. Вроде нет никого за ними. Ну да Всевышний бескорыстно только дуракам помогает.

Дуб – вероятно, один из тех, по которым переулок получил название, – разросся и скрыл из виду узенькую арку. Поравнявшись с ним, Дан быстро дернул Хельгу в темный проход. Тут пахло помоями и котами. Вейн помянул Шэта, поскользнувшись на картофельной кожуре. Толкнул Хельгу к стене, навалился – и они вылетели из полумрака на солнце. Оглушила криками базарная толчея.