Антон Ледовских - Город живых

Я вскочил на ноги и принялся с омерзением отряхиваться от мусора, смешанного с липкой кровью, в котором я сильно перепачкался, лежа на полу. Закончив с этими гигиеническими процедурами, я поднял с пола одеяла и закинул их обратно на кровать. Я все еще не пришел в себя, тело мое сотрясала сильная дрожь. Сообразив, что кроме нервного напряжения, она вызвана еще и холодом, я принялся растапливать печку. Дров было немного, но, по моим расчетам, дня на три должно было хватить, а если экономить, то, может, и больше. Закончив растопку, я на цыпочках подошел к входной двери. Приложив к доскам ухо, я внимательно вслушивался в происходящее на улице. Существа никуда не ушли, просто немного удалились от входа. Я отчетливо слышал хруст снега под их ногами и какое-то глухое ворчание, свойственное скорее животным, чем людям.

Пожав плечами, я вернулся к печке. Ничего другого, как только ждать, мне не оставалось. Сев почти вплотную к огню, я вытянул вперед озябшие руки. Пальцы слушались меня с большим трудом. Немного отогревшись, я почувствовал, что сильно проголодался. Немудрено, за последние два дня я съел только небольшой ломтик хлеба и кусочек окорока, подаренного Варварой. Убитого мною зайца я потерял во время бегства. Возможно, тушка и лежала до сих пор в снегу, хотя, скорее всего, мертвяки не побрезговали и схарчили косого. В животе противно забурчало. Чтобы хоть как-нибудь перебить чувство голода, я подогрел себе кружку воды и размочил в ней несколько грибов из оставшейся нетронутой низанки. Импровизированный супчик притупил голод, хотя я отлично понимал, что наесться им невозможно.

Чтобы не изнурять себя бесцельным времяпрепровождением, я решил посвятить время сну. Но перед тем, как завалиться на боковую, мне пришлось выполнить еще одну неприятную работу. А именно, перетащить оба тела поближе к двери, туда, где тепло печки не ускорило бы процесс разложения. Едва сдерживая рвотные позывы, я кое-как справился с этой задачей. Вчера, когда нервы мои были на пределе и инстинкт самосохранения с избытком снабдил мою кровь адреналином, вид мертвых тел не вызывал такого отвращения. Сегодня же мне не хотелось лишний раз видеть эти две груды мяса и костей, не говоря о том, чтобы к ним притрагиваться.

Истратив последние остатки сил, я рухнул на кровать и погрузился в забытье. На этот раз кошмары меня не мучили.

Проснулся я, когда за окном уже стояла полная темнота. В доме опять было холодно. Прогоревшая печь успела остыть. Полежав немного, я решил, что стоит пока поберечь остатки дров. Я остался лежать на кровати с открытыми глазами, бессмысленно таращась в темноту. Через некоторый отрезок времени мне стало вдруг очень жутко. Поскольку тьма в избушке стояла непроглядная и я не мог видеть, что происходит около двери, там, где лежали тела, воображение стало рисовать мне ужасные картины. Мне казалось, что мертвецы медленно подбираются к кровати и в любой момент могут вцепиться в меня. Чтобы рассеять свои страхи, я решился зажечь керосинку, тем более что терпеть волны накатывающего на меня страха я больше не мог. Поднявшись с кровати, я запалил лампу. Тусклый свет озарил комнату. Против ожидания, большого облегчения мне это не принесло. А тут еще, как назло, за окном послышался долгий тоскливый вой. Хоть он и был сильно похож на волчий, я отчетливо понимал, что издают его мертвецы. Повинуясь непонятному порыву, я подскочил к окну, чтобы убедиться в своих подозрениях. Лучше бы я этого не делал. Через замерзшее оконное стекло на меня в упор смотрела пара водянистых мертвячьих глаз. Я рывком отскочил от окна. Сердце стучало с силой парового молота и буквально вырывалось из груди. Потушив лампу, я забился в угол кровати и с головой спрятался под одеяло. Зажимая уши обеими руками, я пытался заглушить этот проклятый вой. Но он все равно пробивался сквозь стены и, наполняя собой избушку, холодил кровь. Я начал напевать какую-то песню, если быть честным, я просто орал без разбору все, что приходило в голову. Как я дожил до утра и не сошел с ума, я сам не представляю. Вой стих только с первыми проблесками солнца. Опустошенный и доведенный до предела кошмарами этой ужасной ночи, я откинулся на подушку и провалился в сон.

Так продолжалось еще несколько ночей подряд. Мозг мой готов был разорваться от свалившегося на него напряжения. Я понимал, что начинаю постепенно терять связь с реальностью. Положение еще усугублял голод, единственная низанка грибов кончилась уже на третий день. К утру седьмого дня я уже был готов сам выйти на улицу, чтобы покончить наконец со своими мучениями. Приходила и другая мысль, пустить себе пулю в голову, но я все медлил. Мне тогда очень хотелось жить.

Наконец, наступила девятая, решающая ночь. Я с внутренней дрожью сидел на уголке кровати и со всевозрастающим страхом ожидал начала душераздирающего воя. Шли минуты, напряжение внутри меня нарастало, но проклятый звук, так беспощадно терзавший мой разум, все не начинался. Через какое-то время я понял, что сегодня по непонятным причинам мне дана передышка. Я все еще не верил в свое счастье и продолжал сидеть в том же положении. Незаметно для себя я задремал. Может, я бы и просидел так всю ночь, скорчившись в неудобной позе, но мне во сне опять начали являться мои родные. Как и в первый раз, сначала появились мать и отец, за ними пошла длинная череда все тех же знакомых мне людей. И когда я уже со страхом предчувствовал, что следующим посетителем должна будет стать Дашенька, внезапно сценарий изменился. Около меня оказалась бабушка Поля.

Я вскочил и бросился к ней, но она жестом приказала мне остановиться. Я замер, ожидая продолжения. Губы ее едва заметно зашевелились, и я с трудом разобрал ее слова, которые донеслись до меня на пределе порога слышимости.

– Прости, Санька, не дождалась я тебя. Теперь ты совсем один на свете остался.

Я был поражен ее словами, но в то же время меня не оставляли мысли о сестренке.

– Бабушка Полина, а как же Дашенька, она тоже умерла?

– Еще нет. Просто она необычный ребенок и в состоянии при жизни посещать чертоги мертвых. – Бабушка сделала длительную паузу. Весь ее вид выражал печаль и скорбь.

– Скоро она присоединится к нам, и она это знает.

Старушка замолчала и печально опустила глаза, и в тот же миг ее образ стал терять четкость и расплываться. И когда силуэт бабы Поли стал практически прозрачным, я разглядел сквозь нее фигурку моей сестренки. Я хотел броситься к ней, но призрак Дашеньки тут же растаял.

Когда я проснулся, моя голова впервые за несколько дней была совершенно ясной. Мысли не путались, а выстраивались ровными рядами, удивляя меня своей четкостью и логичностью.

Я начал рассуждать сам с собой. Мои сны были очень реалистичными, но в принципе это совершенно ничего не значило. Нагрузка, которую за последние недели перенес мой разум, могла дать и не такие побочные явления. Так что переживать по этому поводу всерьез не стоило. В то же время моя тревога по отношению к сестренке сильно возросла. Я начал опасаться, что идея отдать ее под присмотр Митьки была не самой хорошей.