Даниил Корнаков - Слёзы Осени. Часть I

– Иногда я думаю, что мама бросилась с утеса из-за отца. Если б он не был с ней так холоден, как рассказывал Аарон, то она бы, она…

Уна не выдержала и расплакалась. Мысли о маме, чье лицо она до сих пор не могла вспомнить, всегда начинались с горьких слез.

Кими задернула шторы в дилижансе. Теперь внутрь просачивалась одинокая полоска света, едва освещавшая ее лицо. Рядом она почувствовала теплое дыхание служанки. Губы Кими, мягкие как шелк, коснулись ее губ. Сначала их поцелуй был медленный, аборигенка своим прикосновением словно успокаивала ее, отгоняя неприятные мысли об отце. Затем ее пальцы скользнули к ней под юбку (Уна ни в коем случае не возражала) и ласково коснулись ее там, отчего тело царевны вздрогнуло и задрожало, будто от холода. Осторожно Кими положила ее на сиденье и, продолжая создавать волшебство рукой под ее юбкой, медленно приблизилась к затвердевшим соскам.

– Знаешь, Кими… – царевна вздрогнула, когда палец служанки нащупал особенно чувствительно место. – Вот уж во что, а в магию вашего народа я верю… Уже в который раз.

Аборигенка ухмыльнулась. Ее губы касались грудей, живота, спускаясь все ниже и ниже…

Вечер она так и не пожаловала в покои к отцу, прекрасно зная, что он сам заявится к ней. Бегать от него Уна не собиралась, поскольку прекрасно понимала, что этого разговора она избежать не удастся. Но и утруждать себя походом в комнату отца она не собиралась.

Прежде чем лечь спать, она, как и каждый вечер, продолжила вышивание одной из самых больших картин. Еще несколько месяцев назад она задумала изобразить бухту Айге с ее большими кораблями и длинными пирсами. Бесконечная даль океана манила ее и заставляла воображать десятки, если не сотни пейзажей. Их неизвестность будоражила ее, но и пугала одновременно. Ах, как бы она хотела увидеть мир дальше стен этого удушливого замка!

Едва она села за вышивку, как в дверь покоев быстро постучали два раза. Манеру этого неторопливого стука она узнала тут же.

– Заходи, Людвиг, – крикнула она, не отрываясь от рукоделия.

Внутрь, забыв прикрыть за собой дверь, зашел ее младший братец. На голове русые волосы, как всегда, торчащие из стороны в сторону, точно то было гнездо, а не прическа. Карие глаза лихорадочно бегали по сторонам. Пальцы тарабанили по чему-то невидимому.

– С-с-сестренка, я т-т-тебя не…

Уна и не помнит, когда последний раз слышала Людвига не заикающимся. Она терпеть не могла ждать, пока он договорит предложение.

– Что такое, Людвиг? Не видишь, я занята?

– Я н-н-ненадолго. Хотел у-у-узнать, как тебе ди-ди…

– Дилижанс?

Людвиг быстро закивал и достал стержень с куском бумаги.

– Хороший, Лю, но уж больно громкий и вонючий.

– Г-г-громкий и в-в-вонючий… – пробормотал он себе под нос, записывая в блокнот. – Еще?

– Ну если куча прикованных взглядов к ней, смущающих меня, можно тоже отнести к недостаткам, то это, пожалуй, все.

Людвиг быстро улыбнулся и черкнул пару линий на пергаменте, параллельно бормоча.

– С-с-спасибо, Уна.

– Ага, – безразлично сказала она и распутала узелок, завязавшийся на нитке. Она провозилась с ним около минуты, уже думая, что братец ушел, но вдруг краем глаза увидела, как он подошел к ней.

– Ты в п-п-порядке, сестренка?

– Людвиг, ты не видишь, что я тут… – рассердилась она, в очередной раз сделав неверный стежок.

Людвиг еле заметно дернулся, и Уна вдруг поняла, как грубо с ним обошлась.

– Прости меня, братец. – Она взяла его руку. – Просто… плохой день, только и всего.

Он улыбнулся, тихонечко сжал ее руку и хотел было что-то сказать, но заметил в дверях отца. Тот откашлялся, давая знать о своем появлении.

Уна помнила отца, когда тот еще был мускулистым и подтянутым воином. Теперь же его тело больше напоминало бочонок. Казалось, каждую ступень он преодолевал лишь спустя долгие минуты одышки. Вот и сейчас, судя по его красному лицу, добираться до ее покоев ему было крайне трудно.

– Людвиг, оставь нас, – велел он, тяжело выдохнув.

– Да, отец.

Младший братец вышел из покоев.

– Еще свидимся, с-с-сестренка, – сказал он напоследок.

Отец закрыл за ним дверь и, прежде чем заговорить, долго смотрел на нее пытливым взглядом.

– Ты сбежала из храма? – спросил он.

Уна молчала. Ей нечего было ответить отцу. Чего уж там, она даже боялась взглянуть ему в глаза.

– Уна, – тверже сказал он. – Говори с отцом, когда он к тебе обращается.

– Да, сбежала! – не вытерпев, громко сказала она и отбросила иглу в сторону. – И убегу на следующей неделе, а за ней и на следующей!

Царь тяжело вздохнул, медленно поплелся к ее кровати и сел на краешек, из-за чего та громко скрипнула.

– Милдред объясняла тебе, почему так важно ходить на чтение в храм? – спросил он, не спуская с Уны глаз. – Говорила, что мы все грешны перед Единым за то, что натворили у себя на родине?

– Вы натворили, а не я. Меня тогда еще на свете не было…

– Как и меня. Это сделали наши предки, но и мы, их дети, тоже несем грехи своих родителей, моя дорогая, не забывай об этом. Когда я был в твоем возрасте, то тоже думал, что все это бессмысленно – эти чтения, молитвы в храмах, но потом…

Этот наставнический тон был ее знаком. Сейчас отец начнет читать ей очередную нотацию о том, как важно чтить догматы Единого. Все это она уже слышала тысячу раз и не собиралась выслушивать вновь.

– Что ты хотел? – Она нехотя развернулась в его сторону.

Царь, не проронив ни слова, достал из подола своей куртки маленькую деревянную шкатулку, украшенную узором, и похлопал по кровати, приглашая ее сесть рядом.

– Открой, – сказал он и вручил ей шкатулку.

Царевна с небольшой опаской открыла ее и обнаружила внутри подвеску с символом Единого. Подвеска была сделана из прочной, старой бечевки, а вот сам символ из чистого золота. Украшение это, несмотря на его содержание, вызвало у Уны восторг, которым она не спешила делиться с отцом.

– Эту подвеску мне когда-то подарил отец, а ему его дядя, и так далее. Неизвестно, сколько лет этой вещице, но она для меня самое дорогое из всех украшений в замке, поскольку является нашей семейной реликвией. Как сказал мне мой отец: эту подвеску дарят только самым храбрым мужчинам нашей семьи, но я решил немного нарушить эту традицию…

Отец жестом предложил ей помочь надеть подвеску. Она не стала возражать.

Когда холодный металл коснулся груди, она вздрогнула. Нитка на удивление, хоть и выглядела старой и изношенной, сидела на шее приятно.

Царь взял ее за руки и посмотрел прямо в глаза.

– Дочка, ты заслуживаешь эту реликвию, как никто другой в нашей семье. Я знаю – ты никогда не простишь меня за этот брак, я и не требую от тебя прощения. Все, чего я хочу, чтобы ты поняла, как это важно для твоего старшего брата и всего нашего народа. Этим союзом мы…