Павел Полоз - Зеркала судьбы. Следы на песке

Готовый ко всему, он вышел из-за угла, сжимая шестопер обеими руками. Увиденное заставило его на мгновение застыть. Тариэль исчезла, уступив место шестирукому богу смерти. Форестианец, чье тело заняла Санара, прижимался к стене и отбивал двумя короткими мечами яростные атаки многорукой бестии. Сталь способная резать, колоть и крушить троекратной смертоносной волной с двух сторон обрушивалась на Санару.

Малкольм, без звука, бросился на врага, занося шестопер и целя в голову. Его удар легко отбила правая верхняя рука твари, но это дало Санаре передышку и возможность сменить позицию. Бестия развернулась боком и глянула на Малкольма черными, как смоль глазами, продолжая атаковать Санару, словно имела глаза и на затылке.

Очень быстро Малкольм понял, что перед ними серьезный противник. Каждый его удар легко отражался одной из рук, а две других тут же атаковали и только чудом они с Санарой все еще держались. Идея захватить вора своими силами, улетучилась быстрее укола клинком. Теперь они просто пытались отвлечь его внимание до подхода стражи.

Усталость тяжелила руки и сбивала дыхание. Чужие тела, не принимали знания и опыт невольных захватчиков. Малкольм видел, что Санаре все тяжелее дается каждый следующий блок или замах. Осознание того, что без палы они никудышные бойцы перед лицом серьезного противника, отнимало силы еще быстрее.

Царапины не страшили, но вскоре первая кровь легла веером на белоснежный мрамор пола. Руки камуфлона разошлись в стороны, словно ножницы и на груди и животе Санары остались два глубоких пореза. Она отпрыгнула, упала и прокатилась по полу, прикрывая рукой живот. В ее глазах появились страх и растерянность.

– Что здесь происходит? – раздался голос раненного форестианца.

Малкольм понял, что сознание хозяина тела все-таки вытеснило Санару. Лаир выпустил из рук короткие мечи. Он заохал и стал отползать подальше от шестирукой твари, поочередно хватаясь за грудь и живот.

– Что ты со мной сделала? – кричал он на всю галерею и тут же отвечал сам себе другим голосом. – Все нормально, верну я тебе твое тело! Дай дело закончить.

Малкольм с отчаянием понял, что Санара больше не боец, и ее надо спасать, а тело К’Валы не сможет долго махать тяжелой булавой. Словно прочитавший его мысли, камуфлон взвыл, и развернулся к Малкольму, хищно оскалившись. Две верхние руки нацелились ему в шею, четыре нижние разошлись в стороны для удара. В этот момент Малкольм ощутил весь ужас К’Валы и сделал шаг назад.

К черту эти данные, – подумал он и еще отступил.

Шестопер отбил сталь, нацеленную в шею. Малкольм стал пятиться, спасая жизнь себе и К’Вале, которая в ужасе куда-то спряталась и притихла. Взмах, блок, шаг назад, тяжелое дыхание и удары сердца, как барабаны.

– Я тут, я сейчас, – раздался голос Дугласа.

Камуфлона окутали непроглядные клубы черного дыма. Бестия зарычала, безуспешно, разгоняя иллюзорный дым. Черные хлопья, словно живые, застилали глаза, окутывали голову вора.

Вдруг, воздух с шипением прорвал огненный хлыст и на мрамор пола с хрустом пали искры. Камуфлон взвыл и две правые руки выронили оружие. Второй хлыст оставил глубокий ожег на третьей руке. Два стражника приближались к месту схватки, отрезая одну половину коридора для отступления. Их руки, будто в танце, управляли хлыстами, подтягивая их, вращая и выбрасывая вперед для удара.

– Все хорошо, К’Вала, – думал Малкольм. – Помощь тут. Не бойся.

Он отходил к стене, прикрываясь булавой, понимая, что в отчаянии враг может натворить больших бед. У другой стены Лаир и Санара, в одном теле, вели ожесточенный спор на разные голоса. Стражники прошли мимо странного форестианца, не обращая на него внимания, продолжая теснить лазутчика.

Камуфлон понял, что нужно бежать и устремился прочь. Стража и клубы дыма следовали по пятам. Малкольм выдохнул и сполз по стене на пол, роняя шестопер. Он повернул голову, следя за погоней, но зрение, словно не слушалось его, все плыло. И тут он понял, что К’Вала вернулась и плачет.

– Ты чего разнюнился? – раздался басок с интонациями Санары.

Она стягивала рану на животе обрывком материи.

– Это не я, это К’Вала, – ответил Малкольм. – А твой как, договорились?

– Разве с вами, мужиками, можно договориться? Просто затолкала его в чуланчик и заперла. У него, оказывается, есть такой, – хмыкнула Санара. – Прячется туда, когда страшно. У тебя есть подобный?

– Нет, ты что, я не трус! – ответил Малкольм. – У меня не чуланчик, а целая комната страха с бронированной дверью, в которой, я героически прячусь, если что.

И они расхохотались в приступе истерики, понимая, что все могло закончиться гораздо хуже, и каждый натужный выдох отдавался болью в ранах Санары и всхлипами К’Валы.

– Пора вернуть людям их тела, – сказал Малкольм поднимаясь.

Санара, морщась, качнула головой в знак согласия, и они медленно побрели по коридору, споря о том, поймали или нет вора.

* * *

Они спускались по лестнице на первый этаж, когда появился Дуглас.

– Ребята, быстрее, Лин попал под раздачу, – сказал он. – У северного запасного выхода. Я отмечу путь, быстрее.

Перед ними на полу появились желтые мерцающие пунктиры. С нарастающим беспокойством, они ускорили шаг, следуя указателям. Волнение за друга, словно, растянуло время. Возле перекошенной двери, наполовину вывалившейся наружу, стояли четыре монаха. Пятый, совсем еще молодой, стоял на коленях. Руки юноши уперлись в грудь Лина, лежащего в луже собственной крови, и мерцали.

Малкольм и Санара остановились в полутора ярдах от лежащего друга, за пределами импровизированного квадрата образованного монахами. Двое из них обернулись в попытке остановить непрошенных зрителей, но появился Дуглас:

–

Спокойно, господа, это свои

!

–

Продолжайте, – раздался повелительный голос архивариуса, который

появился за спиной Дугласа.

К’Орум медленно подошел к юному ксаметару и положил руку на его плечо. Он стал наблюдать, как монашек, словно тестомес, водил руками и управлял живительным светом, пытаясь спасти жизнь Лину.

– Да, вот так лучше . . . – бормотал монашек, сжимая руки в кулаки.

Он словно вытягивал из лежащего, световые нити, которые становились с каждым мгновением все тоньше. Последняя нить оборвалась и растаяла без следа. Монашек воздел руки, будто в молитве. Пальцы его ослепительно вспыхнули, и в тот же миг, он с выдохом опустил их на грудь Лина, тело которого выгнулось дугой. Меч, так и не выпущенный им, звякнул об пол.

Один из стражников наклонился, придержав непослушную сталь. Тело раненого обмякло и медленно опустилось на пол. Кожу покрыла сеточка огненных пульсирующих прожилок.