Гарет Ханрахан - Сломленный бог

– Нет, – сказал Бастон.

Карла засмеялась:

– Бастон не примет пепел, Тиск. Он предан Братству до самой смерти.

Тиск раскраснелся от негодования:

– И когда же она наступит? Когда какой-то паукастый придурок решит, что ты грешен? Когда тебя сожрут облака? Когда Верховный Ум…

– Не произноси его имя, – рявкнула Карла. Поминать богов по именам было опасно.

Тиск опомнился. Развел над столом руками, медленно отдышался, улыбнулся грустной, изнуренной улыбкой.

– Помните, каково оно было до сальников?

– Сколько нам, по-твоему, лет? – стоя у окна, молвила Карла. Тиск близко общался с отцом, а их знал с самого детства. И продолжал думать о них как о детях. Поэтому ему сходило с рук называть Бастона Хедансона малышом. Бастону уже перевалило за тридцать.

Им, жившим тогда в Боровом тупике, было девять или десять, когда на Гвердон впервые спустили этих творений алхимии. Восковые страшилы получались из приговоренных воров – тех переделывали в охотников за бывшими собратьями. Бастону часто снились кошмары, как он смотрит из окна спальни и видит за стеклом лицо отца, подсвеченное пламенем фитиля.

– Эге, раньше простой человек вроде меня понимал, как устроена жизнь. Никаких богов, кроме Хранимых со Священного холма, и стражники были из плоти и крови. Подмажешь, и они глядят в другую сторону, а после заката – шабаш службе. Потом на нас науськали сальников, и мы накрылись тазом.

– Братство, – возразил Бастон, – накрылось, когда Хейнрейл взял власть.

Голос Тиска зазвучал стыдливо, словно такие речи малость ему не по чину:

– В Гвердоне делами заправлял Дантист, но теперь он уехал. А новый босс Раск – мальчишка, зеленый, как тина в канале. Города он не знает вообще. Я к тебе первому пришел, Бастон. Пришел, потому что вот он, непроторенный путь. У них есть деньги, сила и в Новом городе полная неприкосновенность. – Тиск посмотрел в окно, на отдаленный силуэт сторожа, и пожал плечами: – Договоришься с ним сразу, и, когда понадобится, за тебя впишутся драконы.

Когда за Тиском закрылась входная дверь, Бастон сидел за столом. Он не доверял себе, опасаясь совершить над стариком что-нибудь насильственное, поэтому оставался на месте, пока тот не ушел.

Карла со стороны наблюдала за братом, пока дождь и песнопения отдаленных храмов заполняли молчание. Сладкоречивая Карла могла часами болтать с людьми, которых презирает, очаровывать и завораживать их, и никому в голову не придет, что это притворство. Слова для сестры – как наряды, но ее истинная суть была тишиной.

И в доме Бастона стало очень, очень тихо, когда сестра переехала к нему, заботиться об овдовевшем брате. Долгая, неспешная тишина, способная его исцелить.

Карла смотрела, ждала и размышляла. Наконец заговорила:

– Сходи, так будет лучше. Хотя бы просто встретишься с этим Раском.

– С какой стати переться продавать душу Гхирдане, когда отсюда и так доплюнуть до храмов?

– С такой, что только плевать в них ты и способен, – молвила Карла. – Мне надо отбежать по делам. Ужин в кастрюле – или сходишь к Пульчару? – Ресторанчик Пульчара раньше был логовом Братства – пока еще было Братство. Сейчас лишь горстка стариков собиралась там потрещать о былом.

– Сегодня не пойду.

Быстрый чмок в щеку, ободряющий шлепок по плечу:

– Подумай, о чем сказал Тиск. У нас осталось не так много друзей. Наверно, неплохо бы завести несколько новых.

И вышла. Бастон не знал, куда ходит сестра, в каком молится храме и есть ли у нее другие, дополнительные занятия. Неизвестно, вернется ли она затемно, уляжется ли сегодня у себя на чердаке, в комнатушке, отведенной для детской кроватки.

Он надеялся, вернется. В этом доме, по ощущениям, должны были обитать призраки, но никаких привидений у них не водилось.

Видать, их выжили боги.

На следующее утро он отправился в доки. Это значило покинуть Ишмирскую Оккупационную Зону, что, в свою очередь, значило около часа топтаться в очереди на пропускном пункте, продвигаясь, пока не придет черед предстать перед караульным храмовником.

– Имя?

– Бастон Хедансон.

– По какому делу?

– Работа в порту.

Церковник с минуту изучал Бастона, будто проницал душу своими безумными глазками. Потом потянулся к его макушке и помазал пахучим елеем.

– Благословение сие рассеется на закате, – трескуче возвестил храмовник, – а далее душа твоя препоручена будет Уриду Жестокому, ночного часа смотрителю.

Бастон поплелся под горку, втягиваясь в толпу портовых работяг, что ежедневно толклись у верфей в поисках заработка. Рабочие отстранялись от Бастона, давая ему пройти. Помнили, кем он был.

Доки, хоть и являлись нейтральной территорией, все равно были зажаты на манер бутерброда между Лириксианской и Хайитянской Оккупационными Зонами, промеж драконов и безумных богов. Поэтому здесь швартовалось не так много кораблей, как бывало прежде. Никто из капитанов не хотел оставлять свое судно среди противоборствующих сил, уповая на хрупкое Перемирие. Крупные сухогрузы уходили к новым причалам в Прощеный порт за Священным холмом, к длинным пирсам, выступавшим над глубиной. А меньше кораблей значило меньше работы.

Под промозглой весенней моросью он ждал, пока выкликнут его имя. Отстраненно сознавая при этом, что живет куда легче большинства бедолаг, сгрудившихся у порта. Сутки без работы голодом ему не грозили. У других же удачный день от черного отделяла единственная монета.

В толпе к нему присоседился Гуннар Тарсон. Еще один малый из Братства, выброшенный на вольные хлеба. Молодой и настырный Тарсон завел разговор о дельце у него на уме – он задумал ограбить купеческий дом.

Не подходящее нынче время для ограблений. Ничего не получится, покуда паучьи сторожа ползают над округой. Прошло много месяцев, а подходящее время так и не пришло. Может быть, никогда не наступит и вовсе.

Он представил себя деталью сломанного механизма. Приводом, пружиной, свернутой туже некуда, но отсоединенной от какого бы то ни было устройства, способного высвободить его или обеспечить рабочей нагрузкой. Он свесил голову, ждал вызова и ощущал, как натяжение в животе передается вверх, выталкивая по глотку желчи за виток.

Бригадир начал называть имена.

– Бастон Хедансон?

Он выступил вперед.

– Складские навесы на Акровой. Начальник велел их вычистить.

Навесы оказались свалкой гнилой древесины. Щели в покрытии набухали дождевыми каплями, будто дюжина порезов на теле истекала кровью. На полу было скользко от пены сточных отходов. Этим местом не пользовались месяцами. Забросили с тех пор, как алхимический грузовоз сел на мель у Колокольной скалы и вечерний прилив принес желтую отраву. Еще один кусочек города выгнил и был отдан ядовитым, враждебным смертной жизни силам. Бастон понюхал воздух – запах алхимических дымоходов знаком жителю Гвердона не хуже звона церковных колоколов. Дегтярная кислота флогистона, шипучая, едкая соль илиастра, насыщенный смрад растопленного воска.