Иван Глемба - Боярский холоп

Для того чтобы хотя бы отчасти рассеять укоренившееся в будущем невежество и прояснить некоторые моменты истории, рассказать о действительном положении дел не только на Сечи, но и в Московии, в Речи Посполитой, в Литве я, Федор Телепов, которого величают еще Федькой Усом, под конец своей жизни засел за письмо.

Василий Галайда по прозвищу Куйбан начнет повествование, а я по мере сил его продолжу и завершу. Так мы с батькой условились. Так, стало быть, и будет. Помните о нас. В ваших жилах, потомки, течет, пусть еще более темная, чем наша, но казацкая кровь.

Вдоволь и не по своему желанию поскитавшись по свету, я, Василий Галайда по прозвищу Куйбан, в возрасте пятидесяти одного года вернулся со старшим сыном из Франции в Украину. Было это поздней осенью 1621 года как раз после Хотинской баталии, когда казаки, воюя против турок, совсем отбили у них охоту воевать. В те времена я еще был молод. На тот момент в моей жизни хватало самых разных событий настолько, что я был сыт ими по горло, но мне не надоело воевать и рисковать жизнью, несмотря на то, что по рубцам на моем теле можно было человеку сведущему прочитать отчасти историю моей жизни.

Глядя на обнаженный торс, сразу становится ясно, где слегка зацепило казака, где были более серьезные ранения, а где просматривались еще следы кандалов. Все-таки, как-никак, пришлось поработать гребцом на галерах, да так, что едва дух не испустил. Если бы не сноровка, не то, чему я научился у казацких батек Вернидуба, Ярия и Гойды, а также у моего отца Задериги, то кормил бы я рыб и крабов где-нибудь на дне Черного моря. А так даже в свои девяносто лет я чувствую себя пока еще не стариком, выбрав себе нелегкий удел казацкого летописца. Кто-то же должен рассказать потомкам о том, как действительно жили казаки, кем они были, что ценили и уважали больше всего в жизни.

Только одно беспокоит меня во все больше опускающемся на Украину темном занавесе: все меньше таких людей, как я, хотя бы частично сведущих в нашем деле, остается казаков-характерников. Мы все больше становимся ненужными, поскольку много знаем. А знание, как говорят наши враги, люди сведущие в том, чтобы совершать пакость, не нужно нашему народу. Чувствуешь себя все больше лишним и задержавшимся на этом свете, чем ближе время подходит к зрелым годам. Ими я назову годы, которые проживаешь после семидесяти лет. Только тогда ты, что называется, начинаешь прозревать. До того ты только лишь, ходя по свету, готовишься зреть, видя все отчетливее отрезвляющую правду жизни.

Саблю свою повесил на стенку я уже в шестьдесят пять лет, но время от времени мне ее еще приходится снимать, чтобы защитить жизнь. Кажется, кому нужен казак, когда ему уже под девяносто? Пусть доживает, так нет, года не проходит, чтобы на меня не охотились, да кто-то в гости не наведывался из тех, кого я не звал. Хорошо еще, что друзья и помощники не оставляют вниманием и заботами, а то бы уже, наверное, ушел бы, а «доброжелатели» в знак благодарности пробили бы на прощанье грудь осиновым колом да в могиле бы перевернули, положив тело на живот, чтобы я на небо не смотрел. Боятся меня, таких, как я. А почему, спрашивается? Лишь потому, что я кое-что умею, немного по-другому смотрю на мир, вижу то, что от других скрыто и больше знаю, а также не хочу жить в невежестве и дикости, называть белое черным и принимать дерьмо за высшее откровение.

Тем не менее, на Сечи и на Запорожье я пока еще не гоним и могу в окружении помощников делать, как считаю, едва ли не самое важное дело в своей жизни: написать истории о действительной жизни казаков, а не то в своем большинстве, что будет известно потомкам о нас. В будущем, как я вижу, появится масса «сведущих» знатоков казаков и казацкого образа жизни, которые с пеной у рта будут утверждать то, чего не было, делая из нас чуть ли ни иконы, которыми мы никогда не были. Во всяком случае, все те казаки, с которыми я был знаком, не вписываются в те лубочные картинки, которые я вижу, просматривая из прошлого будущее и то, что напишут о казаках.

И тут, видя некоторые произведения потомков и бегло просматривая их, я с удивлением задаю себе вопрос: о ком написано то, чего не было на самом деле? Где те казаки, которые соответствуют тому, что написано? В моем окружении в большинстве своем таких казаков не было, да и быть не могло.

Может, я излишне резок в высказываниях, но казаки не уповали в своем большинстве на некую высшую силу, опирались только лишь на себя, на свои навыки, умения, на сообразительность и силу, которая пока еще с нами, хотя, чем дальше идет время, тем все больше она работает на наших врагов. Если бы этого не было, то не было бы и большинства казацких побед, то не нанимали бы казаков во все армии мира и не становились бы многие из них телохранителями в Европе и в других частях света. Грустно мне становится, когда я смотрю в будущее. С другой стороны, а что я хотел? Мир постепенно сходит по тропинке все глубже в бездну.

Меня не понимают современники, чего же я хочу от потомков? Наверное, если бы я жил в будущем, меня бы просто убили или упекли за решетку за упрямый казацкий характер. Но сейчас не об этом. История, которую я хочу рассказать потомкам, удивительна даже для казаков. Может показаться, что многое, о чем говорю, вымысел. На самом деле – ничего кроме правды. Возможно, что меня упрекнут в некоторой непоследовательности, но по-другому, без экскурсов в историю, эту казацкую историю просто-напросто нет смысла рассказывать. В таком случае потеряется колорит, не будут освещены события, отображающие связь времен и поколений, а также воплощений духа, идущие из прошлого в будущее.

Мне бы вкратце рассказать о воплощениях духа, об их преемственности в начале рассказа, но не буду. Надеюсь, что хоть какие-то данные у потомков по этому поводу имеются. Невежество все больше укореняется в наших краях. Как-либо справиться с этим пока что не представляется возможным. Кому-то что-то объяснять и доказывать не имеет смысла. Даже ученикам приходится не все говорить. Трудные времена настают на Сечи, а будет еще горше. Впрочем, мне не привыкать делать то, что трудно и невозможно. Так меня воспитывали и так я сам воспитался. Повезло, что воспитывали и обучали с детства казацкие батьки.

Так вот, возвращаясь к истории, написанию которой я каждый день уделяю два-три часа времени, скажу, что мне потребовалось со многим разобраться и проявить то, что я не являл ранее, чтобы развернуть перед потомками ее полную картину. Не так-то и легко, как оказывается, увязать все события в единое целое и передать колорит нашего времени, как мне изначально казалось. Приходится постоянно учиться делать то, что раньше не делал. С одной стороны, такая необходимость радует, поскольку многому учишься. С другой стороны – слишком много времени уходит, как тебе кажется, для самосовершенствования. Везде надо успеть. Если бы мог, то не спал бы, но отдыхать-то надо. А то еще раньше времени уйдешь из жизни, оставив недоделанными дела.