Иван Глемба - Боярский холоп

Тем не менее, казацкое житье-бытье не было легким. От казаков иной раз требовалось очень многое для того, чтобы отстоять свою жизнь и достойно заявить о себе миру. Походы походами, а все-таки повседневный труд, на чем я вынужденно заострю внимание, казацкий быт и служба Войску – были основными приоритетами. Может, я приоткрою потомкам некоторые секреты своим рассказом. Что-что, а секреты казаки хранить умели. По большей мере товарищество можно было сравнить с полузакрытым рыцарским орденом, хотя никто и никого в рыцари не посвящал. Тем не менее, на моей памяти официально зачислялись в курень только казаки, прошедшие суровый отбор, у которых были рекомендации от бывалых и видавших виды товарищей. Что же касается куреня казацкой разведки, о котором пойдет речь, то отбор туда был еще строже.

Вот такая короткая предыстория моего появления на Сечи как раз в то время, когда, как я уже говорил из жизни ушел Сагайдачный. Он очень многим стоял и в Московии, и в Речи Посполитой, и в Порте, говоря просторечным языком, поперек горла. Сечь при нем, как единый и сложный организм, стала еще более организованной единицей, силой, с которой нельзя было не считаться.

Смерть Сагайдачного после ранения однозначно открывала новый период существования Сечи. И период этот во многом стал периодом активных, но не на достаточном уровне организованных выступлений казаков и казацкого люда против поляков. Со времен разгрома казацкого лагеря под Солоницей, казни Наливайка и его ближайших сторонников начала крепнуть вражда между народами. Именно с того времени поляков стали называть ляхами, что было далеко не самым худшим прозвищем, которое мне доводилось слышать.

Я, вернувшись домой, ожидал увидеть что угодно, но только не встретиться с тем, что довелось. По некоторой наивности я думал, что самые отчаянные приключения и коллизии в моей жизни уже остались позади, но я ошибался. Как оказалось позже, все только лишь начиналось. Не зря Вернидуб при нашей последней с ним встрече говорил, слегка щурясь: «Ты видишь на небе только лишь облачко. Само небо пока что не попадает в поле твоего зрения. Путь к себе лежит через понимание и осознание того, кто ты такой, кем тебе нужно стать и становление в соответствии со своим видением и пониманием».

Я, не скрою, слова батьки считал больше назиданием и умностью, которая ко мне имеет не такое уже и большое отношение. В свои двадцать девять лет, когда состоялась моя последняя беседа с Вернидубом, я считал, что уже многое умею. Оставалось, разве что, «бога за бороду схватить». Вот только схватили меня…

Сечь, когда я вернулся, а не прошло и двадцати двух лет с момента, как я покинул Неньку, показалась мне другой, более зрелой, но в этой зрелости я про себя отметил нотки постепенного увядания. Основные казацкие победы были еще впереди, а уже непонятная печаль легла на сердце, когда я снова ступил на ее территорию. Что-то тогда оборвалось во мне. Я понял, что таким, как раньше, двадцать лет назад, я уже не буду.

Год мне понадобился для того, чтобы заняться привычным для себя делом – обучением молодежи. У меня уже тогда был более чем двадцатилетний стаж в этом нелегком и трудном деле, требующем от каждого усердия, внимания и прилежания, но, что главное, соответствующего отношения к делу. Мне уже тогда не составляло особого труда, взглянув на казака, сказать, каких успехов он может добиться и добьется, если будет делом заниматься.

Способных парубков было много. А тех, кто умел и хотел трудиться – в конечном итоге оставались единицы. Я, пройдя подходящую школу под руководством батек и обучая в разных странах бойцов, подтверждая собственные умения опытом в десятках схваток, хотел прислужиться Родине. Однако, о чем не могу не сказать, вынужден был за первый год пройти ряд суровых испытаний и проверок, чтобы доказать казацкому товариществу, что я достоин обучать казаков из куреня казацкой разведки, как до этого их обучали Вернидуб, Ярий, Дзига и еще много казаков, имена которых совсем не на слуху.

Деталей не описываю. Подробнее расскажу о них в записках о своей жизни. Отмечу лишь, что, так или иначе, мне пришлось померяться силами чуть ли не со всеми ведущими в то время характерниками. Ведь не только я один имел виды на преподавание, и не где-нибудь, а среди казаков куреня казацкой разведки. Во многом я был чуть ли не чужестранцем, после двадцатилетнего отсутствия свалившимся на головы тех, кто уже предвкушал, как он будет заниматься и чему обучать.

Пришлось, что делать я не любил, демонстрировать мастерство. Почему не любил, поскольку тот, кто оказывается на земле, уж точно в своем большинстве тебе это припомнит, причем в самый неподходящий момент. У меня и так врагов было немало, а тут еще привалило. Не все, конечно, были врагами. Побратимов и друзей хватало, но, сами знаете, нет худшего врага, чем тот, который маскируется под друга. К сожалению, скрывать не буду, казаки, как и характерники, были разными. Никто конкурентов не любит, особенно, когда они тебя обходят и умеют больше, чем ты. И где здесь справедливость? Ее нет.

Как бы то ни было, осенью 1622 года атаман куреня казацкой разведки в присутствии кошевого и старшин выразил мне доверие тем, что я стал, по сути, несмотря на самые разные происки врагов, батькой, тренирующим казаков куреня. Само собой, решение было тайным и не афишировалось в силу само собой разумеющихся причин. Свои секреты раскрывать – только врага радовать. Подготовка воинов была делом секретным и тайным даже от большинства казаков из других куреней. По сути, я тогда возглавил вместе с Славком Вереницей, Тимофеем Паливодой, Мекшой по кличке Сутима и их помощниками одну из казацких школ.

Весной 1623 года я по договоренности с куренным атаманом должен был явиться на Сечь, где в одном или в нескольких лагерях приступить к выполнению добровольно взятых на себя обязанностей. Как, что и в какой последовательности преподавать, было согласовано. Оставалось только лишь начать заниматься привычным для меня делом. Конечно, я подозревал, что столкнусь с сопротивлением своему делу, но я не думал, что невежество настолько успело укорениться в головах даже не у мещан и селян, а у части казаков. Меня не понимали даже те, кому нужны были обученные бойцы, каждый из которых мог бы в одиночку управиться с несколькими противниками.

Да, забегаю вперед, делясь наболевшим. Итак, все по порядку.

Добрались с сыном мы до Сечи без приключений в казацкой компании. Чайки быстро бегут по волнам. Надо быть умелым лоцманом, чтобы сразу после ледохода отправиться в путь, рискуя найти смерть в речной пучине от столкновения с льдиной. Если упадешь в холодную воду, то без посторонней помощи вряд ли выберешься. Я хоть и отлично плавал, все равно понимал, что от переохлаждения тело быстро скует судорога, тем не менее, рискнул в числе первых прибыть водным путем на Сечь. Чувствовал, что ничего не случится.