Лев Егоров - Тени над Эрдеросом. Рука со шрамом

Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора Черноивановой Ксении.

Все началось заурядным осенним утром. Свежий утренний ветерок гонял красно-желтые ковры душистых листьев. В селении Холрен еще царила полная тишина и гармония. Кузнец Торвальд сонной походкой выкатился на крыльцо своей кузницы. Легкий порыв утреннего ветра всколыхнул его русые волосы, чуть тронутые сединой. В руках он сжимал кузнечный молот и несколько полос кожи. Это был грозный на вид человек преклонных лет, тяжелая работа оставила на его теле шрамы и ссадины. Он был настоящий мастер своего дела, и местные поговаривали, что сам Дьявол помогает ему. Но слетит подкова с коня, или петли на двери в сарай сломаются – все бегут к Торвальду, ибо всему Митриумскому графству известно, что Торвальд делает раз и на века, и не сыщется кузнеца лучше его.

Торвальд жил в своей избе-кузнице на отшибе – на вершине холма, откуда был прекрасный вид на все селение и окаймляющие его леса. Уже десять зим Торвальд был вдовцом. Его жена, Зарин скончалась от лихорадки, и Торвальд, прибитый этой утратой, дичал год от года. Он перестал общаться с соседями, потом здороваться, а затем и вовсе построил себе кузницу на холме, куда позднее и переселился. И жил бы он так себе поживал до самой кончины, если бы однажды к нему не пожаловал странный гость.

Ранним утром, когда воздух еще по ночному прохладный, а птички в лесу заливаются заутренней трелью, Торвальд, подергиваясь от холода, шел к верстаку, держа в руке толстую кожаную пластину и несколько полос кожи. Днем ранее, охотник из соседнего селения попросил подлатать его кирасу, но Торвальд решил, что данный предмет охотничьей экипировки настолько изодран и заношен, что взялся мастерить новую. Охотник было воспротивился, ведь новая кираса по его разумению выйдет подороже, чем просто починка старой, но Торвальд возразил, да и вообще спорить с мастером такого уровня было невозможно.

И только было Торвальд собрался вернуться за инструментом, как краем глаза заметил, что около дома бегает кто-то еще. «Что за чертовщина?» – подумалось ему. Он подошел к тому месту, где, как ему показалось, кто-то стоял. К его величайшему удивлению, на земле и правда были следы маленьких пятипалых ступней. Брови кузнеца взметнулись чуть ли не до затылка, а взгляд бросился к калитке. Трудно описать выражение лица Торвальда, когда он увидел, что калитка была распахнута настежь. «Что за..? Какого черта, я же помню, что запирал?» – думал он.

Чуть ли не бегом обойдя дом, Торвальд налетел на мальчишку лет восьми-десяти и чуть не свалил его наземь. Мальчик был наг и худ, но ничуть не испугался, когда Торвальд зарычал: «Чтоб меня черти побрали!» Наоборот – мальчик хихикнул и скрылся в доме. Кузнец поспешил за ним и застал его греющим ладони и коленки около печи.

– Ты кто? – спросил кузнец. Мальчик повернулся и посмотрел на Торвальда пустыми, непонимающими глазами. – Ты чей, малой? – снова спросил он. Мальчик не ответил и снова повернулся лицом к огню. Торвальд обошел мальчика вокруг и внимательно осмотрел. Мальчик, как мальчик. Черные волосы, голубые глаза, красивое ясное лицо. Самый обыкновенный, за исключением одного. Огромный отпечаток, как будто от какого-то острого раскаленного инструмента пересекал его правую руку от плеча и чуть ли не до самой ладони. Отпечаток был фигурный и напоминал какую-то руну на неизвестном языке. Торвальд не мог и представить, что могло так изуродовать ребенка, но знал точно, что ни одному человеку такое не под силу.

– Ты не разговариваешь на всеобщем? – спросил Торвальд. Мальчик ожидаемо не ответил, только слегка улыбнулся старому кузнецу. Затем взял кочергу и стал умело шебуршить поленья. Проворный уголек выскочил из печи, но мальчик ловко поймал его и бросил обратно, в огонь.

– Ишь ты! – изумился кузнец. – Смелый. По крайней мере с огнем управляешься умело. Из тебя бы вышел хороший кузнец. Как же тебя звать-то?

– Jorim , – сказал мальчик и Торвальд засмеялся.

– Йорвин? – переспросил он. – Ну Йорвин, так Йорвин. Хорошее имя. Королевское. Не хочешь погостить у меня пока твои родители не отыщутся? В кузнице попомогать не хочешь? Я тебя паре штук научу. – Мальчик в ответ только улыбнулся.

Но родителей не сыскалось ни через день, ни через два. Даже месяц спустя поиски и расспросы Торвальда ни к чему его не привели, и мальчик так и остался жить у кузнеца, а откликаться стал на имя Йорвин. Всякий раз, когда Торвальд шел работать, Йорвин шел за ним и наблюдал за трудом мастера. Он проявлял необыкновенный интерес к кузнечному делу, и у Торвальда вновь зажглась, угасшая было надежда на преемника. К тому же Йорвин очень быстро осваивал всеобщий. Шли годы, родители мальчика не появлялись. Торвальд не расспрашивал Йорвина о его таинственном шраме, тем более, что сам Йорвин ничего о нем не знал. Парнишка рос и креп. Он всегда старался помочь кузнецу, которого он, любя, называл «старик». В четырнадцать лет Йорвин без труда управлялся с тяжеленными мехами, колол дрова и таскал мешки с углем. Два – три раза в неделю упражнялся с Торвальдом в фехтовании и кулачных боях. Его необыкновенный талант к кузнечному делу радовал Торвальда, который стал ему отцом и учителем.

Йорвин креп и рос как на дрожжах. К своим восемнадцати годам он стал ростом больше семи футов и изрядно широк в плечах. Он возвышался над другими людьми в среднем на две головы, и над Торвальдом на голову. Он стал силен как дикий медведь, мог одной рукой раздувать здоровые мехи, а другой уплетать закуску, мог одной рукой поднять человека за шею над землей и выдавить из него дух. Но, несмотря на это, у Йорвина было чуткое и доброе сердце. В селении все быстро его полюбили, и даже одна деревенская девочка по имени Делайла относилась к нему с особенной теплотой и любовью. Йорвин очень дорожил этими отношениями, хотя относился к ней больше как к родной сестре, что иногда ее огорчало. И тогда родители заставали ее плачущей по ночам в подушку.

Но дни благоденствия не могут длиться вечно. Суровая жизнь вносит свои жесткие коррективы тогда, когда ты меньше всего этого ждешь

Солнце еще даже не начало подниматься, но по дороге в Митриум уже шел путник. Это был юноша лет восемнадцати – двадцати, очень высокий, светлокожий и черноволосый. У юноши было ясное красивое лицо. Но его черты были настолько необычны для здешних мест, что врезались в память надолго. Его глаза сияли небесной голубизной из-под густых бровей. Его черные волосы были неаккуратно пострижены ножом над бровями и кое-где кое-где подпалены огнем. Одет он был скромно. Поношенный дорожный плащ, льняные штаны и кожаные сапоги. Йорвин частенько выбирался из селения по поручениям Торвальда. Он охотно брался за доставку заказов на дальние расстояния, тем более, что за нее можно требовать дополнительную монету. Путь его лежал через долину Мохрем, стелившуюся на несколько лиг душистым покрывалом. А с наступлением темноты зажигались тысячи светлячков, подобно спустившимся на землю звездам.